Виктор Губарев - Ямайский флибустьер Страница 39

В конце сентября близ острова появилось еще одно пиратское судно — легкий фрегат «Дрейк», которым командовал капитан Джон Брейн. На вид Брейну было лет тридцать пять — сорок. На его суровом худощавом лице, обрамленном длинными рыжими волосам, обращали на себя внимание узкие колючие глазки и хищный ястребиный нос. Когда он улыбался — а это изредка случалось, — между беззубых дёсен можно было увидеть несколько кривых пожелтевших клыков. Команда Брейна участвовала в экспедиции ямайской флотилии против голландских колоний на Малых Антильских островах и, после смерти руководителя похода, старого полковника сэра Эдварда Моргана, не получив обещанного жалованья, дезертировала и ушла к островам Хардинес. Подобно флибустьерам с «Американки», эти люди не хотели возвращаться на Ямайку без добычи — многие были по уши в долгах и боялись кредиторов пуще испанской гарроты. Посетовав на непостоянство Фортуны, то благосклонной к ним, то совершенно равнодушной, они начали ломать голову над вечной проблемой: где взять деньги?

— Если объединить наши силы, — заявил дон Энрике на общем собрании двух экипажей, — можно попытаться взять испанский городок Баямо. В нем есть несколько церквей, которые, насколько мне известно, еще никто ни разу не грабил.

— Ты знаешь, как попасть туда? — спросил Джон Брейн.

— Город лежит в глубине острова на берегу реки. Чтобы действовать наверняка, нужно послать одного или двух человек на разведку.

— Это рискованно, — заметил капитан «Дрейка».

— Риск — постоянный спутник нашего ремесла, — усмехнулся Беррео. — Где дело касается золота, там всегда жди неприятностей. Но я готов рискнуть головой ради общего дела.

— Ты уже рисковал в Кампече, — напомнил своему штурману Боулз. — Пусть в Баямо отправится кто-то другой.

— Нет, если мы беремся за баямский проект, то идти надо мне. Это моя идея, а, кроме того, я свободно владею испанским и могу общаться с местными жителями, не вызывая у них подозрений.

В конце концов, было решено, что на разведку в Баямо уйдут под видом рыбаков двое — штурман «Американки» и матрос-метис с корабля капитана Брейна. Ночью они спустились в каноэ и, покинув бухту Игуаны, направились в глубь залива Гуаканаябо, к устью реки Кауто.

Пираты, оставшиеся на Москитовом острове, ждали их возвращения две недели, однако разведчики так и не появились.

— Проклятье! — в сердцах воскликнул Боулз, заподозрив неладное. — Неужели снова осечка?

— Думаешь, их разоблачили? — нахмурился Джон Брейн, тасуя колоду карт.

— Они должны были вернуться еще вчера.

— Подождем до завтра, если они не появятся и завтра, значит, с ними действительно что-то случилось.

Пятнадцатый день выдался дождливым и также прошел в бесплодных ожиданиях. «Португалец» и метис словно в воду канули. Потеряв терпение, флибустьеры решили не сидеть более сложа руки, а вывести оба корабля в море и наведаться в устье реки Кауто.

Так и сделали. Подняв на мачтах испанские флаги, они прошли вдоль южного побережья Кубы на восток и, прибыв в условленное место, захватили в плен несколько баямских ловцов черепах. От пленных узнали, что в Баямо произошла стычка между солдатами и двумя неизвестными, появление которых в городке вызвало подозрение у местного священника. Во время погони один из чужаков был убит выстрелом из мушкета, а второй схвачен. Что с ним стало потом, никто из ловцов черепах не знал.

— Убитый был белым или полукровкой? — хмуро поинтересовался Боулз.

Пленные ответили, что таких подробностей они не знают.

— Какая разница, — с пугающим хладнокровием проворчал капитан «Дрейка», облокотившись о фальшборт юта. — Кем бы ни был оставшийся в живых, его участь наверняка будет пострашнее участи погибшего.

Неудача, постигшая разведчиков, отрезвила пиратские экипажи. Было ясно, что баямский проект бесперспективен, ибо рассчитывать на внезапность нападения больше не приходилось. Покрутившись два дня в заливе Гуаканаябо и не встретив здесь ни одного испанского парусника, флибустьеры не солоно хлебавши вернулись в свое убежище на Москитовом острове.

Что же на самом деле случилось с Энрике де Беррео и его спутником?

Когда они проникли в город, Беррео предложил метису сразу же отправиться в ту церковь, в которой, как он знал, проводил богослужения двоюродный брат дона Антонио. Там, оглушив своего напарника ударом булыжника, он связался с падре Игнасио и, оттащив связанного разбойника в часовню, бегло поведал святому отцу о тех злоключениях, которые ему довелось пережить. Падре слушал Беррео, не перебивая. Лишь лихорадочный блеск, появившийся в его выразительных, окруженных сетью морщин глазах указывал на то, что он взволнован. Заканчивая свое повествование, дон Энрике попросил падре сохранить в тайне все услышанное и, между прочим, заметил, что те пять тысяч песо, которые он в свое время взял у него по просьбе Антонио Бенавидеса, не пропали, а надежно спрятаны на асьенде его отца, дона Хуана де Беррео.

— Эти деньги — приданое Глории, — нахмурился падре Игнасио. — Если вы, дон Энрике, женитесь на ней — а я всем сердцем уповаю на то, чтобы это произошло как можно скорее! — вы вместе найдете им применение. А теперь скажите мне, каковы ваши дальнейшие планы?

— Прежде всего, я хочу вырвать Глорию из рук пиратов, — ответил Энрике. — Надеюсь, Альваро Гомиш, давний ямайский агент дона Антонио, поможет мне в этом.

— И наша святая Богородица да не оставит вас в тяжкую годину, сын мой.

— Одно лишь меня беспокоит, — сдвинул черные брови Энрике. — Неопределенность нашей дальнейшей судьбы. Если все пройдет, как задумано, то где нам обосноваться? Я уже сыт по горло скитаниями по морям.

— Вы могли бы поселиться в имении вашего отца или здесь, в Баямо. Но, честно говоря, я не вижу в здешних краях никаких перспектив для такого кабальеро, как вы. Найти хорошее место на Кубе можно разве что в Гаване, а на материке — в Мехико, в Пуэрто-Бельо или в Картахене. Готовы ли вы переехать в другое место?

— Мне все равно, падре.

— В таком случае, если вам удастся с Божьей помощью вырвать Глорию из рук англичан, я могу предложить вам переехать вместе с ней на материк, в Пуэрто-Бельо. Меня как раз назначили настоятелем тамошнего монастыря бенедиктинцев, и через неделю-две я должен буду покинуть Кубу.

— Мне все равно, — повторил дон Энрике. — В Пуэрто-Бельо так в Пуэрто-Бельо. Если я спасу Глорию, мы сначала вернемся в имение моего отца, заберем деньги, а потом с помощью Гомиша переберемся на материк.

Вечером, передав пленного метиса в руки местного алькальда, дон Энрике и падре Игнасио попросили его распустить по городу слух о том, что на берегу реки произошла стычка между солдатами и двум неизвестными — видимо, пиратами, — и что в результате этого столкновения один из чужаков был убит, а второй схвачен и брошен в застенок. Когда эта информация дошла до экипажей «Американки» и «Дрейка», о чем говорилось выше, дона Энрике уже не было в Баямо.

Альваро Гомиш, португальский контрабандист среднего пошиба, лет десять курсировавший между Кубой и Ямайкой, доставил Беррео в одну из ямайских бухточек на юго-восточном берегу и обещал вернуться за ним спустя пять ночей.

О том, что Гомиш не подведет, сомневаться не приходилось. Он был не только старым деловым партнером покойного дона Антонио, не только его осведомителем и связным, но и человеком, обязанным ему жизнью. Дон Энрике знал, что однажды, когда Гомиш был заподозрен в ереси и попал в руки доминиканских монахов, считавших святую инквизицию чем-то вроде своей законной кормушки, Бенавидес пустил в ход все свое влияние и связи, дабы спасти подозреваемого, и, в конце концов, добился его полного оправдания и освобождения.

Пробравшись в Порт-Ройял, дон Энрике снял дешевую комнатушку в трактире «Венера и Бахус» на Куин-стрит, запер дверь на ключ и устроился на узкой лавке, служившей одновременно и койкой. Закрыв глаза, он попытался обдумать последовательность предстоящих действий, однако мысли его не хотели выстраиваться в логическую цепочку и постоянно путались. Наконец, так и не сумев сосредоточиться, Беррео уснул.

Проснулся он на рассвете, разбуженный громкими криками надсмотрщиков; последние, щелкая бичами, гнали по улице со стороны форта колонну черных невольников.

Открыв окно, дон Энрике с минуту следил за этой унылой процессией, затем взял кувшин с водой, умылся, пригладил мокрыми ладонями растрепанную шевелюру и бородку и, сунув за пояс два пистолета, подошел к вешалке; на ней висели длинный серый плащ, шляпа с широкими полями и перевязь со шпагой. «Во время первого визита я не имел бороды и усов и на мне было иное платье, — подумал он. — Значит, узнать меня теперь не так-то легко. А чтобы внешность моя стала еще менее узнаваемой, я последую совету Гомиша…»