Мичман Изи - Марриет Фредерик Страница 4

Мистер Покладистый откинулся на спинку кресла довольный, полагая, как все философы, что сказал нечто весьма дельное и умное.

Зная, с кем он имеет дело, доктор Миддлтон терпеливо ждал, пока тот исчерпает запасы своего красноречия.

— Я вполне допускаю, — сказал доктор наконец, — в том, что вы сказали, есть много справедливого. Однако, мистер Изи, не полагаете ли вы, что, закрыв мальчику доступ к формальному образованию, вы ещё больше подвергаете его опасности впасть в ту ошибку, о которой только что говорили. Ведь только образование позволяет нам преодолевать предрассудки и ломать оковы обычаев. Даже если предположить, что в школе пускают в ход розги, то молодые умы в это время ещё гибки и легко примиряются с неизбежностью наказания. А когда мальчик получит основы образования, он будет подготовлен к тем урокам, которые вы сочтёте нужным преподать ему сами.

— Да, я буду учить его сам, — сказал мистер Покладистый, скрестив руки на груди с важным и внушительным видом.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, мистер Изи, но, к сожалению, вам придётся столкнуться с непреодолимыми препятствиями. Я знаю, на что вы способны, и не сомневаюсь, что мальчик был бы счастлив, имея такого наставника, но, извините, я буду говорить откровенно: материнская любовь миссис Изи к ребёнку будет всегда стоять преградой на пути ваших добрых намерений, — и это вам так же хорошо известно, как и мне. Ваш сын уже изрядно избалован ею, поэтому он не будет слушаться вас, а без послушания ваши назидания будут напрасны.

— Я согласен, дорогой сэр, с тем, что тут имеются некоторые трудности, но это значит, что материнская снисходительность к ребёнку должна уравновешиваться отцовской строгостью.

— Позвольте спросить, мистер Изи, каким образом? Мне думается, что это невозможно.

— Невозможно?! Клянусь небом, я заставлю его слушаться или я его… — Здесь мистер Изи остановился, прежде чем слово «выпорю» слетело у него с языка. — Или я сперва выясню, по какой причине он не слушается, мистер Миддлтон.

Доктор едва подавил желание рассмеяться и серьёзно ответил:

— Я не сомневаюсь, что со временем вы сумеете держать мальчика в руках с помощью каких-нибудь мер, но что же последует дальше? Мальчик будет считать вас тираном, а мать — своей заступницей. К вам он будет испытывать неприязнь, а с этим чувством он никогда не будет с должным вниманием и уважением относиться к вашим ценным наставлениям, когда наступит время учиться. Постойте, ведь затруднение, стоящее на пути посылки Джонни в школу, не так трудно преодолеть: у меня есть знакомый пастор, очень достойный человек, который не применяет розог в обучении детей. Я ему напишу и выясню вопрос досконально, и когда ваш мальчик будет избавлен от чрезмерной снисходительности матери и потворства его капризам, он вскоре будет подготовлен к восприятию ваших поучений.

— Пожалуй, — ответил мистер Изи помолчав. — Ваши слова заслуживают внимания. Признаюсь, что вследствие глупого потворства матери прихотям ребёнка мальчишка совсем отбился от рук и пока не будет меня слушаться. Так вот, если ваш друг сообщит, что он не пользуется розгами, я готов серьёзно подумать о том, чтобы послать сына в его школу для получения элементарного образования.

Так доктор Миддлтон добился своей цели, подольстив философу.

Через день он вернулся с письмом от педагога, которое якобы было получено им в ответ на запрос. И поскольку в письме с негодованием отвергалось какое-либо применение в школе розог, мистер Изи объявил своей жене за столом во время чая о своих намерениях относительно Джонни.

— В школу, мистер Изи? Как, послать Джонни, сущего младенца, в школу?!

— Совершенно верно, дорогая. Вам должно быть известно, что в девять лет ребёнку уже пора учиться грамоте.

— Что вы, мистер Изи, он уже почти умеет читать, и я сама могу научить его этому, не правда ли, Сара?

— Помилуйте, мэм, да он только вчера называл нам буквы из алфавита!

— Ох, мистер Изи, что это вам взбрело в голову? Джонни, голубчик, подойди сюда, скажи мне, какая буква А?

— Я хочу сахару, — ответил Джонни, протягивая руку через весь стол к сахарнице, стоявшей вне пределов его досягаемости.

— Хорошо, миленький, ты получишь большой кусок, если расскажешь стишок про буквы.

— А и Б сидели на трубе, — сказал Джонни мрачным тоном.

— Вот вам, мистер Изи, и он может сказать вам всю азбуку наизусть, не правда ли, Сара?

— Может, может… Ведь сможешь, Джонни?

— Нет, — ответил тот.

— Да сможешь, миленький, ты даже знаешь, как пишется буква Б, ведь так?

— Да, — ответил Джонни.

— Вот видите, мистер Изи, сколь много знает мальчик и какой он послушный! Ну-ка, милый Джонни, покажи нам, как пишется буква Б.

— Не покажу, я хочу ещё сахару, — сказал Джонни. Он залез на стул и растянулся на столе, чтобы достать сахарницу.

— Боже милостивый, Сара, стащи его со стола, не то он перевернёт чайник! — закричала миссис Изи в ужасе.

Сара схватила Джонни за ноги, чтобы стянуть его со стола, но Джонни, отбиваясь от неё, перевернулся на спину. Он стал лягаться и угодил ногой Саре в лицо как раз в тот момент, когда она делала очередную попытку схватить его. Толчок от удара заставил Джонни проехаться по гладкой, полированной поверхности стола, отчего он угодил головой в чайник, который слетел со стола в противоположную сторону, и несмотря на попытку мистера Изи уклониться, на его ноги вылилось достаточно кипятка, чтобы основательно ошпарить их, так что он был вынужден вскочить и затопать ногами, выражаясь при этом отнюдь не философским языком. Тем временем Сара и миссис Изи схватили Джона в объятия, плача и причитая. Боль от ожогов и безразличие к его особе, выказанное со стороны женщин, было слишком сильным испытанием для мистера Покладистого. Он выхватил Джонни из их рук и, позабыв о равенстве и правах человека, задал ему хорошую трёпку. Сара пыталась было вырвать Джонни из рук мистера Изи, но получила затрещину, от которой у неё искры посыпались из глаз, и она свалилась на пол. Миссис Изи впала в истерику, а Джонни орал так, что его было слышно за четверть мили окрест.

Трудно сказать, сколько времени продолжалась бы трёпка, если бы дверь не открылась и на пороге не показался доктор Миддлтон. Мистер Изи в разгар порки случайно вскинул глаза и увидел доктора Миддлтона, стоявшего в дверях в немом изумлении. Так случилось, что доктора пригласили на чай, и он согласился прийти, чтобы поддержать аргументы мистера Изи в пользу посылки Джонни в школу, но тут он увидел, что аргументы, к которым мистер Изи прибегал в этот момент, не нуждались в поддержке. Однако при появлении доктора Миддлтона отец выпустил Джона из рук, и он с рёвом шмякнулся на пол. Сара по-прежнему лежала на полу там, куда уложил её удар. Миссис Изи также билась на полу в истерике. Только мистер Изи с трудом держался на ошпаренных ногах, один во всём виноватый.

Никогда ещё появление доктора не было столь своевременным. Мистер Покладистый сперва был склонен оспаривать это, но его ноги так разболелись, что ему пришлось переменить своё мнение.

Доктор Миддлтон, как благовоспитанный человек, первым делом поднял с пола и положил на диван миссис Изи. Сара поднялась сама и, взяв на руки Джонни, хотя тот ревел, сопротивлялся и барахтался, унесла его из комнаты, за что получила от него несколько чувствительных укусов. Лакей, пришедший в гостиную объявить о приходе доктора Миддлтона, поднял с пола чайник, единственный предмет, заслуживший его внимание. Мистер Изи, стоная от боли, развалился на другом диване, поэтому доктор был поставлен в тупик перед неразрешимой проблемой: кем из них заняться в первую очередь, но вскоре убедился, что больше всех в помощи нуждается мистер Изи, тогда как его жена вполне может пока обойтись без него. Однако отойти от миссис Изи было невозможно: она билась в истерике, наполовину притворной, а наполовину настоящей, и как только он поворачивался к ней спиной, она с новой силой закатывалась в плаче и тряслась, болтая ногами. Доктор Миддлтон позвонил в колокольчик, который вызвал лакея, который позвал горничных, которые отнесли миссис Изи наверх в спальню, и только тогда доктор получил возможность заняться единственным пациентом, действительно нуждавшимся в его помощи. Пока доктор снимал с его ног чулки, мистер Изи вкратце рассказал ему о том, что произошло, прерывая свой рассказ охами и ахами из-за боли. Благодаря применению каких-то примочек, он вскоре почувствовал телесное облегчение, но ещё больше, чем ошпаренные ноги, его мучила мысль о том, что доктор оказался свидетелем злостного нарушения им самим принципа равенства и прав человека. Заметив это, доктор Миддлтон постарался пролить бальзам на его душевную рану: