Наталья Колесова - На хвосте удачи Страница 5

– Это я-то черномазая кудряшка? – выпалила насмешливо. – А кто у нас тогда беленький ягненочек?

Друзья глянули на обильные светлые кудри Бове и покатились со смеху.

– А ты и правда барашек! Может, сведем вас в одно стадо: ты баран, да она – курчавая овечка, а? Вот и договоритесь между собой…

Аньел (по-французски – ягненок, барашек) мгновенно залился краской. Он с детства постоянно сталкивался с Нати в словесном, да и в кулачном поединке тоже и поэтому наедине ее задирать не решался: хорошо, если выходила ничья. Но он нашел слабое место девчонки: та терпеть не могла, когда ее называли испанкой – война и ненависть к испанцам добрались и до французских колоний в Новом Свете. Аньел вдобавок выучил пару испанских ругательств, которые тут же продемонстрировал восхищенным приятелям:

– Puta, ramera!

Таких слов в своем детстве в доме де Аламеда Нати не слышала – может, садовник, обиженный невниманием кокетливой пышнотелой кухарки, и приговаривал это, но только себе под нос. Но, судя по выражению, с каким произнес их Аньел, и по тому, с каким ожиданием и ухмылками уставились его болваны-приятели, ее перевод с испанского был верным. Она деловито заглянула в корзину, выбрала макрель побольше и пожирнее, ловко ухватила за хвост и отвесила смачные «рыбные» пощечины своему прыщавому обидчику. Когда Аньел бросился на нее, Нати уклонилась, сделав умелую подсечку; развернувшись, толкнула хохотавшего Габена – тот шлепнулся прямо в набегавшую волну. Тома, пытавшийся ухватить ее за руки, получил удар в нос.

Убегая вверх по ступеням – вслед неслись и ругательства и смех, – Нати сокрушенно думала: опять епитимья! И добро бы прочесть тридцать раз Pater Noster, а то ведь духовник заставит еще и покаяться перед проклятым Бове!

Бове!

Дора, конечно, побранила Нати: вот и будем теперь поститься, пока солнце не сядет – точно некрещеные мавры во время их поста Рамадан! Да и дедушка тебя заждался – он что, сам должен перемерять отрезы? То ли у него других дел нету?

А и впрямь нет, кроме как чесать языком под ямайский ром! Жан Жак давно уже передоверил почти всю мелкую торговлю ушлой и расторопной внучатой племяннице: та никогда не путалась в унциях, футах и ярдах и тем более – в денье и фартингах, лиардах и пенсах, су и шиллингах. А если уж и ошибалась ненароком, то только в нужную сторону. Нати всегда помнила, кто им за что должен и когда обязался этот самый долг вернуть. Да и приходо-расходные книги проверяла, а то и подбивала сама.

Конечно, важные, крупные сделки Жан Жак заключал сам, в дальней комнате лавки. Некоторые посетители приходили-проскальзывали в лавку ночью, когда уже все почтенные люди отходили ко сну после многотрудного дня и вечерней молитвы. Судя по тому, как они прятали лица под платки и шляпы, дела у них с дедушкой были такими же – скрытными, тайными и темными. У Нати редко получалось подслушать, но ее наблюдательности и сообразительности хватало, чтобы понять, что помимо почтенной торговли дед занимается то ли контрабандой, то ли покупкой и сбытом награбленного пиратами. А то и выполняет еще какие-нибудь щекотливые поручения – Нати пока не могла догадаться или придумать какие. Может, продает сведения о том, когда, куда и с каким грузом выходят с Омори торговые суда?

У Жан Жака тоже имелся свой корабль – небольшая шхуна «Ласточка» для доставки мелких грузов, правда, лишь по островам французских и английских колоний. Выходить в открытый океан и уж тем более торговать с испанским Мэйном Мартель не рисковал и в молодые годы еще при худом мире с Испанией. Сам он бывал в плаванье редко: морская болезнь, которая счастливо избегала Нати, безжалостно преследовала всю французскую половину ее семьи. Корабль водил то нанятый, заслуживающий доверия капитан, а то и торговый партнер Рене Бове – да-да, отец того самого Аньела!

Утренняя стычка возымела свои последствия еще даже до исповеди у отца Модестуса.

Жан Жак поманил Нати к выходу из лавки:

– Подойди-ка, девочка моя, тут к тебе пришли.

Нати выглянула из двери и, смешавшись, застыла на пороге. Перед входом, грозно подбоченившись, стояла мадам Петит. Фамилия казалась насмешливой кличкой этого бочонка жира с длинными руками и громадными красными кулаками. Если б у ее сына были такие кулаки, Нати в утренней схватке несдобровать бы! Из-за спины матери выглядывал Габен с носом, похожим на спелую сливу – и по форме, и по цвету.

– Говорю вам, – пронзительным голосом торговки рыбы вопила мадам, – уймите свою бешеную цыганку, пока я сама ею не занялась!

– Не цыганку, а испанку, – машинально поправил дед.

Это только подлило масла в огонь. Мадам Петит встрепенулась, необъятные ее груди заколыхались, словно волны на море.

– Это ж еще хуже! Ее проклятые родственники топят наши корабли – слыхали, опять пропало рыбачье судно? – а она тут, на берегу, калечит наших французских мальчиков!

– Мама… – басом позвал искалеченный французский мальчик. Мать не обратила на него никакого внимания.

– Видите, видите, что она с ним сделала?! Сломала ему нос, месье Мартель, а он у меня, бедняжечка, и так никогда не был красавцем!

– Мам…

Жан Жак окинул взглядом сгорающего со стыда парня и пошамкал морщинистыми губами. Будь у него внук, он бы только гордился таким забиякой. Но внучку следовало приструнить – прошла уже пора детских драк, Нати следует становиться взрослой благовоспитанной девицей. А то лишь какой-нибудь отчаянный пират осмелится взять ее в жены!

– Что случилось-то, а, Габен?

Парень отвернулся. Ответила за него, разумеется, мадам Петит:

– Что случилось, что случилось, а то вы не видите! Идет мой мальчик себе на работу на пристань, а тут налетает на него эта дикая… обезьяна, и – бах! Нос набок!

После того как ее обозвали бешеной обезьяной, Нати мгновенно перестала чувствовать себя виноватой. Возразила запальчиво:

– Их было трое!

– Кого, носов? – В бледно-голубых глазах деда мелькали смешинки.

– Парней. Габен, твой любимый Аньел и еще Тома! Они обзывались и толкались. И щипались!

– Это что же, значит, мне придется принимать сегодня еще и остальных родителей? Что ты сломала остальным?

– Тома вроде бы ничего… – осторожно сказала Нати.

Мадам смотрела на нее, открыв рот. Грузно повернулась к сыну:

– Это правда? Вас правда было трое?

Габен, глядя в землю, кивнул. Мадам Петит отвесила ему натренированную затрещину, от которой у ее ненаглядного сыночка теперь наверняка распухнет еще и ухо.

– А ну пошел домой, я с тобой там разберусь! А вы простите за беспокойство, месье Мартель! Пошел домой, говорю!