Сказание о распрях 2 - Lars Gert Страница 5

осознанно, без всяческого сожаления, дабы не становиться на старости лет кому-либо обузой, чтобы не мучиться от надвигающихся с годами хворей. Исключения из правил, несомненно, бывали, но в таком случае старик должен быть готов к тому, что один на один окажется с судьбою. Ибо отлепится потомство, и отдельно станет жить. И не возымеет желания навестить, ибо заведёт своих собственных чад. Также, норды страсть как боялись старой энергетики – они опасались, что вокруг старых людей уже не меняется ничего, что они притягивают ветхость, и, живя с ними бок о бок, молодые будут также стареть – стремительно и не ко времени. Старые же якобы будут омолаживаться за счёт детей и (особенно) внуков, и жить дольше прежнего, больше отпущенного срока. Именно такие предрассудки царили среди нордов – и не только их – так, в Дальних Краях, где живут щелеглазки, красномазые и скуловиды, и вовсе есть обычай дарить друг другу на день рождения сдобный, хороший гроб – сие есть признак хорошего тона в рамках их традиций, дабы человек никогда не забывал, что он смертен. И хранили гроб на чердаке либо в подвале; хранили, как зеницу ока своего, дабы, преставившись, иметь для тела своего уже готовый дом, тогда как душа летает по всему белому свету, аки лягушка-путешественница, покуда не перевоплотится во что-нибудь иное. И сим может статься и камень, и цветок, и олень – ведь всё вокруг живое, и на всё воля Креатора.

Как мы помним, к замку одна за другой подходили телеги с грузом – различные подарки от гостей к предстоящему торжеству. Так, гномы везли самоцветы и прочие дорогие украшения, тогда, как эльфы несли вещи менее материального характера, больше заботясь о духовной составляющей – их дарами являлись книги, летописи и некоторые ценные рукописи; также эльфы (а именно эльваны) прислали флейты, сделанные из бивней папонтов, а ещё – отличные, замечательные, превосходные мухобойки из листьев маморотников.

По случаю женитьбы своей дочери Кристиан пребывал в зэйденском замке, в то время как нужен он был при дворе кронинга. Несколько натянутыми являлись отношения князя с кронингом; не сложились они у них. Сейчас Кристиан руководил всеми необходимыми приготовлениями в своём поместье, а кронинг же рвал и метал, ибо князь имел право позвать на свадьбу кого угодно, а его, кронинга, взял, да и не позвал. Казалось бы, какая неслыханная дерзость – не пригласить верховного владыку, покоящегося на троне. Но не возбранялось, не воспрещалось в кронстве по своему усмотрению подбирать гостей.

– Не слишком ли много позволяет себе этот ярл? – Капал яд советник, прекрасно зная и понимая, какие именно чувства сейчас переполняют кронинга. – Кем он себя возомнил?

– Он феодал, и преданный вассал; он армии нашей маршал. – Буркнул кронинг, и осушил третий по счёту бочонок.

– Незаменимых нордов не бывает. – Ответствовал советник, продолжая двигаться в избранном им направлении.

– Оставь. – Отрезал кронинг, дав понять, что разговор сей ему глубоко нелицеприятен – на душе и так скребли кошки, а тут ещё советник озвучивает это вслух.

Нынешний тезорианский кронинг не был плохим правителем; просто он был несколько не самостоятелен в принятии некоторого рода решений, и привык полагаться на опыт более толковых, более мудрых нордов, оттого частенько созывал альтинг для принятия важных дел, вынесенных им же на обсуждение. Ничто человеческое было кронингу не чуждо – в том числе зловредность и прочие пороки. Его бы воля – убрал бы кронинг непокорного, порой слишком независимого ярла с глаз долой. Но кронинг был также и умён, и ясно понимал, что такой норд, как Кристиан, ему всегда пригодится. Но посылал кронинг князя на самые ответственные задания, давая самые безрассудные поручения. И одна половина кронинга захлёбывалась от зависти, но другая ой как радовалась и даже хлопала в ладоши. Хорошим был кронинг в кронстве Тезориания, но пасовал из-за того, что есть некто, кто гораздо больше имеет прав на трон ввиду имеющихся качеств и достоинств. Имеет – но не предъявляет, поскольку скромен, не заносчив, отзывчив и не сеет ни семени смуты. Стыдился и печалился кронинг оттого, что есть кто-то, кто лучше него – пусть и не во всём, но во многом. И должное следует отдать тому владыке, ибо щедро одарил он князя и ставил в пример, да в целом правителем он был миролюбивым. Правда, не всегда он пресекал речи вроде тех, что нёс сегодня его советник. Несколько труслив и слаб, но не зол, не коварен в своих мыслях был кронинг. Прогнал он сейчас от себя все плохие думы – но прогонит ли завтра?

Между тем, наступил полдень, и почти всё уже было готово к празднеству – кроме, разве что, кушаний, да невеста с женихом всё ещё прихорашивались каждый в своих покоях.

Тем временем Яккоб, которого едом поедала злоба, разъедая всё нутро, где-то тайком выкрал точно такой же наряд, каков будет на Вильхельме. Как он это сделал, как он провернул – неведомо, уму непостижимо.

И близился вечер, и готовили родные каждого из молодых речи пламенные в покоях белокаменных, дабы всё прошло согласно издавна предписанным канонам.

Хризольда же, несколько грустная оттого, что поспешила в своё время с известным делом, читала одну книгу, которую не читать нельзя, ведь это книга всех книг, и хотя бы раз в день, по несколько четверостиший прочесть она должна. В любой библиотеке найдётся хотя бы один экземпляр той книги. Одни считали написанное в ней сказками (а то и откровенной чушью), другие относились к ней с трепетом и благоговением. Хризольда же принадлежала к третьим, которые считали и полагали, что особого вреда та книга не принесёт. Испокон веков у некоторых нордов в роду, в привычке чтение подобной книги, а Хризольду все эти строки успокаивали. Глава за главой, от корки до корки – и по новой. Написанное же там есть истина и путь.

Яккоб, осторожничая, прокрался в покои Вильхельма и стал исподтишка наблюдать. Как же он был зол, когда увидел, что его брат примеряет иной наряд – не тот, не тот, который мгновениями ранее приобрёл Яккоб. Может, Вильхельм не столь наивен и глуп, как думал бастард? Будто что-то нехорошее предчувствовал жених.

И было четыре часа дня, а в пять часов вечера назначена была церемония венчания. И времени у Яккоба оставалось всё меньше – времени, дабы свершить задуманное.

Сидит Вильхельм пред зеркальцем, и видит в нём себя. И вскоре видит там себя вновь, но отражение это – дьявольщина какая-то!