Говард Пайл - Пираты южных морей Страница 54

К немалому удивлению Мэйнваринга, старый квакер выступил в роли защитника пиратов и провозгласил, что они далеко не так порочны, как это принято считать. Он также заявил, что очень хорошо знает некоторых флибустьеров и что в большинстве своем они всего лишь несчастные, сбившиеся с пути истинного бедолаги, не выдержавшие искушения каперством, которое, между прочим, было разрешено правительством в минувшую войну. Купер не отрицал, что капитан Скарфилд и впрямь совершил множество гнусных злодеяний, однако подчеркнул при этом, что на счету сего пирата немало и великодушных дел. Но мир их даже не замечает: все толкуют лишь о зле, которое он причинил. Да, Скарфилд действительно позволил своей команде разыграть в карты жену и дочь шкипера «Северной розы», но никто из его обвинителей почему-то не спешит поведать, как он, рискуя жизнями членов команды и своей собственной, пришел на выручку «Галифаксу», когда обнаружил шхуну дрейфующей, поскольку весь ее экипаж заболел желтой лихорадкой. Увы, пиратам адвокаты не полагаются, а потому некому рассказать, как Скарфилд со своей шайкой привел корабль почти прямиком в безопасные воды Кингстонской гавани. Да, Скарфилда справедливо обвиняют в том, что он привязал шкипера «Балтиморской красавицы» обнаженным к фок-мачте его же собственного брига и разрешил своим головорезам, к тому времени уже изрядно напившимся, бросаться бутылками в беспомощного пленника, который в ту же ночь скончался от полученных ранений. Сей поступок, несомненно, заслуживает осуждения, но вот кто воздаст капитану пиратов хвалу за то, что он с риском для жизни, под самым носом у властей, после великого урагана 1818 года доставил на остров Белла-Виста купленный в заливе Тампа Бэй, заметьте, на свои собственные средства груз продовольствия? Скарфилд тогда с большим трудом ушел от погони: его двое суток преследовал британский фрегат «Церера», капитан которого, доведись ему настигнуть пиратов, немедленно вздернул бы несчастного на нок-рее, несмотря на то что он в тот раз занимался благотворительностью.

Лейтенант с удивлением смотрел на своего собеседника: ну ни дать ни взять защитник, который выступает с речью в суде. По мере повествования он все более оживлялся и распалялся. Трубка старого морского волка погасла, а на его впалых, землистого цвета щеках проступил лихорадочный румянец. Просто поразительно, что всегда крайне миролюбивый квакерский проповедник сейчас с такой горячностью защищал Джека Скарфилда, столь печально знаменитого, кровожадного и беспощадного головореза. А уж в такой славный весенний день, да еще на фоне пасторального пейзажа вся эта прочувствованная речь и вовсе представлялась совершенно неуместной. Но старый квакерский шкипер все говорил и говорил, не давая лейтенанту вставить слова, до тех пор, пока теплое солнце не склонилось к западу и день не начал угасать.

В тот вечер Мэйнваринг остался в доме своих друзей на ужин, и к тому времени, когда он прощался с Люсиндой Фэрбенкс, уже сгустились сумерки, а в небе воссияла чистая полная луна, которая обволокла своим мертвенно-бледным, каким-то потусторонним светом старый дом, цветущие яблони, лужайку и сверкавшую внизу реку. В который уже раз лейтенант попросил у возлюбленной позволения рассказать ее дядюшке и тетушке о том, что они давно любят друг друга. Кто знает, а вдруг старики все-таки дадут свое согласие на брак? Но Люсинда, как всегда, была непреклонна. Зачем зря рисковать? Они вполне счастливы и так. Не дай бог дядя, узнав обо всем, рассердится и запретит им встречаться. Гораздо разумнее подождать: может, через некоторое время все образуется само собой. Люсинда говорила с ним так нежно и ласково, да к тому же была так явно огорчена предстоящей разлукой, что у Мэйнваринга не хватило духу настаивать. И в то же время его охватило настоящее отчаяние: пора уже было уходить, так и не добившись права называть любимую перед всем миром своей. Сколько времени пройдет, прежде чем они увидятся вновь, — год, два?

С трудом сдерживая свои чувства, лейтенант прощался с хозяином дома и его женой. Он все еще ощущал нежные объятия Люсинды, вкус ее мягких бархатных губ. Как долго они еще будут прятаться, словно преступники? Лейтенант чувствовал себя трусом: нет, надо было все-таки решительно объясниться с капитаном Купером.

А следующее утро началось с моросящего дождя: от прекрасной весенней погоды, что стояла накануне, не осталось и следа. Да и настроение у Мэйнваринга тоже было далеко не радужным. Но он был офицером и отправился выполнять свой долг. Сидя в одиночестве в карете, которая мчала его в Нью-Йорк, среди запотевших окон да пустых кожаных сидений, лейтенант вытаскивал из-под рубашки маленький овальный портрет и подолгу, сосредоточенно, с какой-то грустной радостью вглядывался в изображение: милое невинное личико, ярко-голубые глаза и алые губы, тронутые улыбкой.

Почти пять месяцев судно под командованием Мэйнваринга курсировало неподалеку от Багамских островов. За это время он обнаружил и разогнал около дюжины пиратских рассадников. Он уничтожил не менее пятнадцати их кораблей, всех размеров: от крупного полупалубного вельбота до баркентины грузоподъемностью триста тонн. Одно лишь название «Янки» приводило в ужас всех пиратов в западных тропиках, и воды вокруг Багамских островов практически очистились от кровожадных негодяев, которые еще недавно в них буквально кишели.

И только один флибустьер из числа тех, за кем Мэйнваринг охотился, — капитан Джек Скарфилд — был по-прежнему неуловим, словно тень, и, как по волшебству, ускользал у него буквально между пальцев. Дважды лейтенант чуть не настиг знаменитого морского разбойника, но оба раза обнаружил лишь зловещие обломки, которые оставил после себя пиратский капитан. В первый раз это оказался полузатопленный и все еще дымящийся остов сгоревшего корабля, обнаруженный дрейфующим в Большой Багамской банке. То была «Русалка» из Салема, однако Мэйнваринг узнал трагическую историю этого судна лишь две недели спустя, когда обнаружил часть ее команды в Порт-Марии на северном побережье Ямайки. Услышанный им рассказ воистину оказался чудовищным. Несчастные поведали, что их пощадили с одной-единственной целью: уцелевшие матросы должны были передать капитану «Янки», что он может оставить найденное себе, с наилучшими пожеланиями от капитана Скарфилда, который и подал ему сие блюдо в поджаренном виде.

Через три недели Мэйнваринг спас остатки команды «Балтиморской красавицы»; судно превратилось в жалкие обломки, а восемь членов экипажа во главе с капитаном были связаны по рукам и ногам и брошены за борт. И очередное послание от капитана Скарфилда: лейтенант может приправить найденное по собственному вкусу.