Николай Черкашин - Сон «Святого Петра» Страница 6

— Кондуктор Деточка, — вальяжно представился крепыш. — Боцман этого парохода.

— Где офицеры?

— А хто хде. Ремонт…

— Почему картеж?! Кто этот голый? — кивнул Михайлов на матроса, прикрывавшего срам бескозыркой.

— О тот? — уточнил боцман. — Та проигравься на всю одежду… Нательный крест на кон поставил. Отыграться хочет. Нас, ваше благородие, тут как кутят в лукошко собрали. Мол, топить, так всех разом… Штрахвованные мы.

— Тебя за что?

— Та перекрыл кислород одному гаду, чтоб до чужих баб не лез…

— Тебя? — ткнул пальцем Михайлов в матроса, так и не выпустившего из рук карты.

— За дерзостные речи против начальства.

— Тебя? — старлейт перевел взгляд на проигравшегося.

— Юнкер флота Покровский, ваше благородие. Списан на «Сирену» за дуэльный поединок.

— Из студентов?

— Так точно. Петроградский политехнический.

— Очень хорошо. Оденьтесь. Ваш долг я выплачу из своего жалованья. Боцман, на моем корабле карты будут только штурманские. Увижу кого с колодой — вздерну на перископе!

Михайлов перелез в носовой отсек. Брови его поднялись к козырьку фуражки. На запасных торпедах лежал распе-ленутый младенец и верещал, дрыгая ножками.

— Эт-то что такое?

— Так что младенец мужеского полу, вашсокродь! — обескураженно развел руками длинный худой матрос, которого Михайлов уже видел на палубе. — Тут бабье с утра работало… Нашли вот в боцманской выгородке. Подкидыш, значит.

— Чей грех? — поинтересовался командир, стараясь быть спокойным.

Матросы захмыкали, пряча глаза.

— Царя морского, — один за всех ответил боцман, пытаясь завернуть ребенка в чистую тельняшку. — Вот тут и записка при ём. Мамаша, черти б ее колыхали, просит, чтобы крестили Павлом и сделали, значит, из него доброго моряка.

— Младенца в сиротский приют! — распорядился Михайлов. Потом передумал. — Отставить в приют. Свезешь, — кивнул он кучерявому матросу, — как тебя?!

— Нефедов, вашсокродь.

— На вот тебе «синенькую»… Свезешь в Форос на дачу приват-доцента Михайлова. Я ему записку напишу.

— Слушаюсь, вашсокродь! — радостно гаркнул Нефедов.

Юнкер флота Покровский, миловидный интеллигентный юноша, помогал Михайлову монтировать в центральном посту «Сирены» сложную установку, напоминавшую орган с причудливо перевитыми трубами.

— Иерозвуки издает не только штормовое море, — объяснял изобретатель своему помощнику, — но и все работающие машины. Шум судовых винтов в воде можно услышать, ну, скажем, за три мили. А иерозвуки, рождаемые вибрацией корпуса, слышны за сотни миль. Значит, корабли противника можно обнаруживать еще до того, как над горизонтом покажутся их дымы… Вот этому я и буду вас учить.

— Ваше благородие…

— В неслужебное время я для вас Николай Николаевич.

— Николай Николаевич, можно ли искусственно генерировать иерозвуки? Не дожидаясь, когда разволнуется море…

— Можно. Над этим я как раз и бьюсь. Кое-что уже удалось…

— Но если удастся создать достаточно мощный иерогеператор, то… То человечество обретет могучее оружие, эдакий меч-кладенец… — развивал свою мысль Покровский.

— Да, в убийственной силе иерозвука я уже имел несчастье убедиться, — вздохнул Михайлов. — Как выяснилось он может остановить сердце, разрушить клетки головного мозга.

— Представляете, в сторону вражеской, армии направляется мощная иероволна, у всех вражеских солдат разом останавливаются сердца. Полки, дивизии, корпуса падают замертво. Не нужны пулеметы, орудия, аэропланы!

— И когда человечество осознает гибельность такого оружия, то все войны изживут себя. На земле настанет вечный мир… Что это у вас за проводок над головой?

Покровский дернул за свисавший с подволока проводок, и на штурманский столик свалилась огромная корабельная крыса, которая тут же шмыгнула под ближайший трубопровод.

— Черт, какая мерзость! — возмутился Михайлов. —

И много тут этой дряни?

— Хватает, — невозмутимо сообщил боцман Деточка. — Не лодка, плавзверинец. В ремонте стоим. Набежали хвостатые. Житья от проклятущих нет. Никаким их ладаном не выкуришь… :

— Выкурим, — пообещал Михайлов. — Достаньте мне завтра духовую трубу из оркестра. Корнет-а-пистон…

— Слушаю-с! Медную музыку страсть как обожаю!

…В раструб духового инструмента командир «Сирены» вставил небольшое приспособление вроде сурдинки, поднес мундштук к губам и проиграл беззвучный пассаж. Потом вызвал боцмана и приказал:

— Отдраить на лодке все люки!

Когда его приказание было выполнено, Михайлов спустился в центральный пост и заиграл на своей бесшумной трубе. Он шел из отсека в отсек, а впереди него бежала, выскакивая в лодочные люки, перебегая по швартовым на стенку, стая черных портовых крыс. Их гнали иерозвуки, неслышимые, но невыносимые для живых существ.

Боцман Деточка от удивления сбил фуражку на затылок:

— Всякое видал, ваше благородие, но такую чуду — господь не привел.

— Это как в сказке Андерсена! — восхищался юнкер флота Покровский. — Помните, мальчик волшебной флейтой выгнал всех мышей из города?

Но боцман Андерсена не читал… Он насаживал на швартовы жестяные диски крысоотбойников.

Подводная лодка «Сирена» вышла в свой первый боевой поход с новым командиром. Волны захлестывали мостик, где старший лейтенант Михайлов в тщетной надежде обозревал море в бинокль.

Сигнальщикам он посулил:

— Первому, кто обнаружит неприятеля, — Георгиевский крест и от себя лично жалую сто рублей. Зрите, братцы, в оба!

Сигнальщики жаловались:

— Все глаза проглядели, ваше благородие! Хучь бы дымок где. Затаились супостаты. В море не выходят.

Михайлов спустился в центральный пост, где юнкер Покровский прижимал к ушам слуховые трубки, пытаясь уловить иерозвуки неприятельских судов.

— Ну что, Юрий? Тихо?

— Один фон идет, Николай Николаевич… Михайлов потер усталые глаза.

— А что, если мы попробуем послушать в подводном положении? Обычный звук распространяется в воде лучше и дальше, чем в воздухе. Может быть, и низкие частоты иероизлучения подчиняются тем же законам?

— Да, если учесть, что иерозвук во сто крат лучше проникает сквозь металл и, камень, чем обычные шумы, — охотно поддержал юнкер идею командира, — то чтоему водная среда?!

Михайлов крикнул в переговорную трубу:

— По местам стоять, к погружению!

Он сам задраил верхний рубочный люк, и в балластных цистернах «Сирены» взбурлила забортная вода. Теперь Михайлов и Покровский вместе сидели у «иерофона», как назвал изобретатель свой аппарат.