Рафаэль Сабатини - Черный лебедь. Романы Страница 67

- В нашей встрече мало радостного, - последовал грустный ответ. - Как вы попали сюда?

- С вашей помощью я проведу эту ночь настолько весело, насколько это возможно для человека, чей песок почти уже иссяк. Лорд-Генерал - да сожрут его черти в аду - наутро собирается сделать из меня маятник и дает мне ночь, чтобы к этому подготовиться.

Юноша подошел к свету и грустно посмотрел на сэра Криспина.

- В таком случае, мы друзья по несчастью,

- По крайней мере, мы не меняемся, ибо ни в чем другом мы друзьями не были. Встряхнитесь, сэр. Раз уж нам предстоит провести последнюю ночь в этом убогом мире, так давайте извлечем из нее максимум удовольствия.

- Удовольствия?

- Конечно, это будет нелегко, - рассмеялся Криспин. - Если бы мы угодили в руки христиан, они бы не отказали нам в игре в очко, чтобы скрасить наши последние часы. Но эти «корноухие»... - Он заглянул в кружку на столе. - Вода! Фу! Ничтожные распеватели псалмов!

- Милостивый Боже! Это все, о чем вы можете думать? Неужели вам не приходит в голову мысль о вашей кончине?

- Приходит, приходит. Я бы предпочел приготовить себя к утреннему танцу в более спокойной манере. Черт с ним!

Кеннет в ужасе отпрянул назад. Его застарелая неприязнь к Криспину вновь зашевелилась в груди при виде подобной беспечности перед лицом смерти. Мысль о том, что ему предстоит провести ночь в компании этого ужасного человека, на время заслонила страх перед виселицей, владевший им до прихода Криспина.

Заметив его смятение, Криспин беспечно рассмеялся и подошел к окну. Это было небольшое отверстие, пробитое в стене и перегороженное крест-накрест двумя железными прутьями. Но выглянув в окно, Криспин понял, что главное препятствие на пути к бегству заключалось в другом. Дом выходил на реку и стоял на скалистом обрыве высотой метров в десять. У самого подножия стены вокруг дома вилась узкая тропинка, отгороженная от реки железным поручнем. Окно находилось на высоте примерно двенадцати метров от тропинки, и если бы кому-нибудь взбрела в голову идея исчезнуть из тюрьмы, выпрыгнув в окно, у него было мало шансов угодить прямо в реку. Криспин со вздохом отвернулся от окна. Он подошел к нему с надеждой в груди, а отошел с отчаянием в сердце.

- А, ладно, - сказал он вслух. - Нас повесят, и дело с концом.

Кеннет опять забился в угол и сидел в угрюмом молчании, завернувшись в свой плащ. На его юном лице было написано глубочайшее страдание. Глядя на него, Криспин почувствовал, как в его сердце зарождается жалость и симпатия к этому юноше, чувство, которое он испытывал впервые, увидев его во дворе замка Перт.

И сейчас, видя его страдания, он вдруг почувствовал угрызения совести по отношению к этому мальчику, с которым он вел себя как грязный висельник, а не как джентльмен, каковым он себя когда-то считал.

Под воздействием этих чувств он заговорил.

- Кеннет, - произнес он, и его голос прозвучал так неожиданно мягко и тепло, что юноша в удивлении поднял голову. - Ты, наверное, слышал, что люди, стоящие перед Порогом Вечности, обычно стараются искупить свою вину за те грехи, которые они совершали при жизни.

Кеннет вздрогнул при упоминании приближающегося конца, Криспин замолчал на мгновение, выжидая, какое впечатление произведут его слова, и затем продолжил:

- Нет, я не собираюсь каяться в своих грехах, Кеннет. Я прожил свою жизнь и умру таким же, каким и был. Неужели ты думаешь, что несколько часов молитвы могут воздать за годы прожитой бесцельно жизни? Это философия трусов, которым при жизни не хватало смелости жить по законам совести, а перед смертью не хватает мужества ответить за свои деяния. Нет, я не буду предавать самого себя. Все в руках Господа. В своей жизни я причинил зло многим людям. Их нет сейчас рядом, а если бы даже они и были, поздно что-либо менять. Но ты, по крайней мере, сейчас рядом со мной, и то маленькое, прощение, которое я могу заслужить своими извинениями, будет мне утешением. Когда я впервые заметил тебя в Перте, я хотел, чтобы мы стали друзьями - желание, которое я не испытывал последние двадцать лет ни к одному человеку. Мне это не удалось. Иначе и быть не могло. Голубь не должен вить гнездо со стервятником.

- Сэр Криспин! - воскликнул глубоко тронутый Кеннет. - Прошу вас, не корите себя больше. Я прощаю вам все зло, которое вы причинили мне, прощаю так же легко, как сам буду прощен. Разве не так написано в Библии? - Он протянул Криспину свою руку.

- Я должен сказать еще несколько слов, Кеннет, - отвечал тот, не подавая в ответ своей руки. - Сейчас я испытываю к тебе то же чувство, что и тогда, в Перте. Я не знаю, откуда оно взялось. Возможно, я вижу в тебе того честного и благородного юношу, каким сам был когда-то. Но оставим это. Солнце встает за лесом, и больше мы его никогда не увидим. Для меня это имеет мало значения. Я устал. Надежда мертва, а по сравнению с этим физическая смерть - ничто. Но последние часы, которые нам осталось провести вместе, я постараюсь использовать для того, чтобы изменить твое мнение обо мне. Я хочу, чтобы ты понял, что если я бывал жесток, то таким меня сделала жизнь. И когда завтра нас поведут на казнь, ты, по крайней мере, будешь считать меня человеком, в чьей компании не стыдно умереть.

Снова юноша поежился.

- Хочешь, я расскажу тебе свою историю, Кеннет? У меня странное желание освежить свою жизнь в памяти, и если я буду делать это вслух, воспоминания могут принять более видимые очертания. К тому же мой рассказ поможет нам скоротать остаток времени до рассвета, и когда я закончу, ты сможешь судить обо мне, Кеннет. Ты готов выслушать меня?

Эти новые нотки в голосе Геллиарда на время вывели юношу из оцепенелого состояния прострации, в которую его вверг страх перед завтрашним днем, и он с радостью откликнулся на предложение Криспина выслушать историю его жизни. И Рыцарь Таверны начал свой рассказ.

7. РАССКАЗ РЫЦАРЯ ТАВЕРНЫ

Сэр Криспин отошел от окна, где находился все это время, и растянулся во весь рост на жесткой скамье. Единственный стул в этой небольшой комнате занимал Кеннет. Геллиард с облегчением вздохнул.

- Святой Георгий, я и не подозревал, что так устал, - пробормотал он.

После этого он на некоторое время погрузился в молчание, собираясь с мыслями. Затем он начал говорить ровным бесцветным голосом:

- Очень давно - двадцать лет назад - я был юношей, для которого весь мир казался цветущим садом. Я был полон иллюзий. Это были мечты юности, они были сама юность, ибо когда наши мечты умирают мы уже не юноши, сколько бы лет нам ни насчитывалось. Береги свои мечты, Кеннет, храни их как сокровище, ревниво оберегай так долго, как...