Джеймс Купер - Красный корсар Страница 71

– Значит, мы сами виноваты, что не можем устоять против греха?

– Ошибается тот, кто стремится жить один, без всякой помощи. Но вы, извините меня, конечно, никогда не обращались к Богу?

– Это слово на нашем судне вообще не произносится, разве что при брани. Но ведь в любом божестве заключено только то, чем его наделило человеческое воображение.

– Глупец сказал: «Бога нет», – ответила гувернантка так твердо, что это подействовало даже на того, кто проникся превратностями своего сурового ремесла. – «Опояшь чресла свои и будь мужчиной… Ответствуй, понял ли ты меня?»

Горящим взором впился Корсар в воодушевленное лицо гувернантки. И как бы выразил вслух свои мысли:

– Я много раз все это слышал, почему же сейчас эти слова волнуют меня, как живительный воздух родины! Прошу вас, повторите еще раз, только все целиком и с той же интонацией!

Удивленная, даже испуганная такой просьбой, миссис Уиллис послушно повторила слова священного писания. Когда она закончила, он некоторое время молчал, затаив дыхание, а потом произнес:

– Я будто бы вновь пережил свою жизнь. Не пойму почему, но сердце мое сейчас бьется сильнее. Сударыня, своей маленькой рукой вы сумели укротить того, кто так часто бросал вызов…

Он умолк и случайно взглянул на руку миссис Уиллис, затем стал рассматривать ее, как драгоценную реликвию. Затем отвернулся, так и не продолжив начатой фразы.

– А впрочем, может быть, вы желаете музыки, – внезапно предложил Корсар, – я могу вас удовлетворить исполнением мелодий на гонге – и он три раза ударил в гонг.

Гувернантка была раздосадована тем, что после некоторого успеха он ускользнул из-под ее влияния, и тем, что он упрямо подчеркнул свою независимость. Но она сумела не показать этого.

– Правда, я ожидала не совсем такой гармонии, – сказала она, когда затихло мощное гудение, – да и вряд ли такая музыка успокоит любителей побуянить.

– Не бойтесь. Спящего матроса пушкой не разбудишь, а по первому свистку боцманской дудки он вскакивает мгновенно. Для него удары гонга – что пение флейты. Это просто музыка. Вот если бы еще один удар – это бы означало пожарную тревогу. А так – тишина и нежная мелодия.

Едва замолкли эти звуки, как вслед за ними снаружи раздались другие, как будто какие-то невидимые музыканты предварительно были расставлены по приказу капитана. На лице Корсара разлилось торжество – новое доказательство своей власти. А звуки лились снаружи и отражались в воде, доносясь какой-то волшебной музыкой, вызванной искусством настоящих музыкантов.

Это была печальная и странная мелодия, видимо, соответствующая настроению тех, кто ее заказал. Напев вдруг переменился, струны зазвучали особенно нежно. Корсар наклонился, будто скрывая слезы.

Под чарующие звуки обе женщины с изумлением смотрели на этого человека, такого разного в разные моменты жизни, противоречивого и непонятного. Старшая удивлялась такой противоречивости в одном человеке, младшая же хотела верить, что человек с такими благородными порывами – просто жертва обстоятельств.

– В этих звуках слышится Италия, – сказал Корсар, – прекрасная, дорогая, опьяняющая страна. Видели ли вы эту страну, великую и богатую в прошлом и столь бедную в настоящем? Может быть, и вы что-нибудь споете? – обратился он к Гертруде и, когда она отказалась, слабо ударил в гонг:

– Родерик, ты еще не спишь?

– Нет, – ответил нежный и слабый голосок.

– Сам Аполлон стоял у колыбели Родерика. У него замечательный душевный голос. Родерик, стань там, у дверей, спой нам что-нибудь под музыку.

Родерик встал на указанное место, так что тень закрывала его лицо. Музыкальное вступление прозвучало раз, другой, но пения не последовало.

– Нет, Родерик, нам одна музыка без пения непонятна, дополни ее своим голосом.

И мальчик запел сильным, полным контральто, хотя голос его дрожал от волнения. Слова, тихие, едва различимые, были такие:

За морем западным цвететПрекрасная страна,Благословенный край свобод,Где правит тишина.

Багровый дискПо вечерамДарит свои лучи полям,Стремнинам быстрых рек.Он для тебя сияет там,– Ты слышишь, человек?

И предзакатною поройТам девушек веселых ройВедет свой хоровод.В тот нежный часНадежды гласЗвучит в тени лесной.

– Довольно Родерик, – нетерпеливо вскричал Корсар, – спой нам что-либо из песен настоящего моряка, о море и его радостях. Ударь по струнам веселее!

Родерик замолчал, и только продолжали разливаться звуки музыки.

– Что с тобой? Муза покинула тебя? Нет, он, видно, этих песен сегодня петь не может. Играйте громче, больше жизни! Я сам буду петь в честь нашего судна! Матросскую песню! – вскричал Корсар.

И тотчас же понеслась музыка более мажорного тона. Корсар встал, выпрямился и сильным, глубоким голосом, переходящим от самых нежных рулад до грозных переливов, запел. Слова, видимо, он сочинил сам, они отражали его собственный вкус:

«Всем якорь поднимать!» –Дан грозным голосом приказ.Команда принялась за дело,И песня хриплая тотчасНад бурным морем полетела.Пора. Безродные бродяги

Подхватывают клич отваги:«Всем якорь поднимать!»

На горизонте паруса!Мужайся, правь врагу навстречу,Будь настоящим моряком.Готовясь в роковую сечу,Любимых помяни тайком.Пускай наполнит ветром парус,Пускай волны смирится ярость.На горизонте – паруса!

Виктория! Ура!Мы победили, не рыдайНад другом в безутешном горе,На небе ждет героя рай,Его могила – в синем море.Пой веселей. Содвинем кружкиВ шумливой праздничной пирушке.Виктория! Ура!

Окончив пение, Корсар попрощался с дамами, предоставил оркестр в их распоряжение, пожелал им спокойной ночи и удалился.

Как ни очарованы были дамы всем этим, после ухода командира стало как-то непонятно легче. Они переглянулись, но промолчали, ведь они были не одни.

– Может быть, еще музыки? – спросил Родерик. – Я могу вас убаюкать песней, но когда он требует веселья, у меня не получается.

Гувернантка хотела было отказать, но вид юноши разжалобил ее.

– Родерик, – сказала она, – я думала, мы сегодня уже не увидимся.

– Вы слышали гонг? Он бывает веселым, может петь свои песни в хорошем настроении, но вы не видели его в гневе.

– Так страшен его гнев?

– Может, я боюсь его больше, чем другие, но для меня нет ничего страшнее одного его недоброго слова.

– Он груб с тобой?

– Нет.

– Тебя не поймешь. То да, то нет. Ты же сказал, что в гневе он ужасен.

– Это потому, что он изменился. Раньше он не злился, а недавно стал на себя непохож.