Три минуты молчания. Снегирь - Георгий Николаевич Владимов Страница 72

– Вот вы его и заездили. Может, и была у него душа когда-то, да вы из него вынули.

– Сень! – Дрифтер ко мне стал приглядывался. – А у тебя и правда взгляд какой-то неродной. Сень, смягчись. Ведь на такую королеву смотришь!

– Правда, – сказала Клавка, – что ты против меня имеешь?

Ты не кошка, я подумал, ты змея. Тебе ещё надо, чтоб я при этих двоих сказал, что я против тебя ничего не имею. Нет уж, что я решил про тебя – то сам решил. А ты от меня слова не дождёшься.

– Да ничо он не имеет, – сказал дрифтер. – Правда ж, Сеня?

– Почему же молчит? Рыженький, почему молчишь?

– Знак согласия, – сказал дружок.

– Так пойдём тогда, захмелиться дам. Хочется же перед отходом?

– А мне – можно? – спросил дрифтер.

– Вы и так весёлые. А вот он – грустный. А я грустных прямо ненавижу. Вся жизнь от них колесом идёт…

Я всё молчал. Клавка засмеялась, махнула рукой и пошла.

– Чо ты? – сказал дрифтер. – Баба ж тебе авансы выдаёт.

– Ничо не значит, – сказал дружок. – Он правильно держится. Ты правильно держишься, кореш. Она тут не тебе одному авансы выдавала. Вот-вот уже – до дела дошло. А в последнюю минуту – вывёртывается!

Дрифтер отчего-то вздохнул. И опять они за своё принялись:

– А «Боцман Андреев» – это, скажи, не пароход?

– Ещё какой пароход!

Насилу я его оторвал от дружка. Пошли в сетевой трюм. Я спросил по дороге:

– Больше к этой базе не подойдём?

– Нет, Сеня, она нынче в порт уходит, полный груз. Так что упускаешь ты шанс. Если надо – беги, я сетки один донесу.

– Не надо…

В сетевом трюме мы ещё полежали на сетях, – у дрифтера и там дружок нашёлся, – покурили втихаря. И когда выехали на лифте на верхнюю палубу, уже смеркалось. Ветер посвежел, и базу сильно раскачивало, срочно нужно было отходить.

Сетки мы покидали к себе на палубу. Пароход ходуном ходил, и одна в воду угодила, Серёга её багром вытаскивал – с матушкиной помощью. В это-то время я и увидел Лилю – в брезентовом дождевике с капюшоном. Смотрела через планширь на наш пароход. Может быть, слышала, как я ругался, когда Серёге наставления давал.

Подошла, подала руку. Рука у неё всё та же была – тёплая, сухая и крепкая. И та же улыбка – милая, немного смущённая. Но что-то переменилось у нас с нею. Не знаю даже что. Как будто и нечему было меняться.

– А я уже ваш СРТ различаю. У него на мачте самолётик с пропеллером.

– Это не только у нашего, многие делают.

– Для чего?

– Так, игрушка. Пропеллер вертится – всё веселее.

– Но я всё-таки различила!

Дрифтер увидел, что я задержался, и тоже решил куда-то сбегать.

– Сень, ты меня дожди, вместе спустимся.

Она спросила.

– Пробоина у вас – серьёзная?

– Авось не потонем.

– Почему – авось?

– Всё в море случается.

– Так просто, само по себе? А мне говорили – серьёзная.

– Чепуха, дело не в ней.

– А в чём же?

Я хотел рассказать ей про «дедовы» опасения, но раздумал. Долго рассказывать, да и не к чему ей.

– Тоже чепуха…

– А у вас, я слышала, списался кто-то. Я думала – ты.

– Нет, не я.

– Я знаю. Просто, подумала – как было бы славно, если бы ты. Поплыли бы вместе. Мы ведь сейчас уходим, ты знаешь? Гракова только дождёмся, он там у вашего кепа в каюте.

А ведь и правда, всё можно было переиграть. Позвать Жору-штурмана, наврать ему что-нибудь, он же у Ваньки Обода бюллетень не спрашивал. Кто-нибудь мне подаст шмотки, а я Шурке смайнаю бритву. Не забыть бы только сказать, чтоб Фомку выпустили. И мы поплывём на этом чудном лайнере. Вместе, вдвоём. Ах, синее море, белый пароход!

– Не решаешься? Знаешь, тут даже все удивились, когда вы решили остаться, я многих расспрашивала. Вы просто дети! Какое-то дикое легкомыслие. «Авось обойдётся». Ты же понимаешь, что это глупо? Разве мужество в том, чтобы лезть очертя голову?

В первый раз ей не всё равно было, что со мной будет. В первый раз она меня просила о чём-то, предлагала. Это понимать надо!

– Что же я, сбегу, как крыса, а другие останутся?

– Вот чего ты боишься! Лучше, конечно, утонуть за компанию.

– Ну, не обязательно утонуть…

– Ты же сам сказал – в море всё случается. Боишься быть не как все?

Это правда, я этого боялся. Но вот «дед» не боялся быть «не как все», а тоже оставался.

– Насмешек боишься? Неужели это всего страшнее?

Я когда-то мечтал о такой минуте, когда она обо мне озаботится. А теперь она не то что заботилась, она за меня боялась. Но радостно мне не стало. Если б даже я и списался, так с «дедом» могло без меня случиться, и я бы себя всю жизнь за это казнил.

– Ну, решайся.

Нашего «Скакуна» подкинуло на волне, приложило бортом о кранец. Она вздрогнула.

– Если б меня четвертовали, я бы и то не согласилась!

И так она это сказала испуганно, что я вдруг её притянул к себе и поцеловал – в губы. Они у неё были холодные и чуть потресканные. Я сам от себя этого не ожидал, и она не ждала, отшатнулась. И от этого ещё больше смутилась.

– Ну вот, здрасьте… Какая лирика.

Сверху послышалось, из динамиков:

– Восемьсот пятнадцатый, поторапливайтесь с отходом!

Внизу Жора-штурман высунулся из рубки:

– Ясно-ясно, закругляемся!

Ухман подал сетку. Я подошёл и взялся за неё. По палубе к ней бежали «маркони» и дрифтер.

– Так что же? – спросила Лиля.

– То же самое. Всё обойдется.

Она сказала, улыбаясь чуть насмешливо:

– Кажется, я всё про тебя поняла.

– И как?

– Такой, как я и думала. Но убедиться всегда ценно.

– Напишешь мне в море?

– А думаешь – это нужно? Ты же для меня чужим мнением не пожертвуешь. А знаешь – был момент, когда мне вдруг так захотелось с тобой… пообщаться, как говорят. Но раз тебе этого не нужно, то письма, прости меня…

Мне показалось, она это не только с грустью говорит, но и с каким-то облегчением.

«Маркони» с дрифтером добежали, вцепились в сетку.

– Ну, ни пуха! – Лиля нам всем помахала рукой. – К чертям! Сто футов вам под килем!

– Вот это да! – Дрифтер заревел восторженно. – Вот это женщина!

Сетка взлетела над бортом, над Лилей, и стала опускаться. Вдруг резко остановилась –