ТОМ ШЕРВУД - Серые братья Страница 77

– Нет, не поэтому, - грустно сказал старик. - Вадар давно убил бы меня, если б не знал, кем я стану, приняв венец мученика.

– И кем же ты станешь? - не скрывая дрожи, спросил Иероним.

– Полагаю, - задумчиво ответил старик, - что я стану Серым рыцарем. Вечным рыцарем, отыскивающим и уничтожающим таких, как вы. Моя пламенная мечта - иметь возможность спасти тех несчастных, которых вы сжигаете заживо, - не только здесь, в Массаре, а на всех подвластных католичеству землях. И, если бы я принял венец мученика, я получил бы такую силу, что, протянув руку из иного мира, сжал бы сердце Вадара (старик поднял перед собой и крепко сжал свои костлявые цепкие пальцы) и остановил бы его.

Иероним вздрогнул.

– Всесильный Боже! - выдохнул он, торопливо крестясь.

– Глупец, о, глупец! - Старик смотрел на него с нескрываемой жалостью. - Запомни: Бог не всесилен.

– Слушайте!! - вновь завопил, вскочив с места, один из секретарей. - Слушайте! Что он произнёс! Вы слышите?

– Не всесилен! - громко сказал, почти крикнул старик. - Вы, может быть, не заканчивали университетов. Но вы достаточно образованные люди, чтобы знать, что всесильность - это ВСЕ-сильность! Значит, включая и силу Зла! Есть ли у Бога сила Зла? Нет! Бог - есть Свет и Любовь. Никогда в нём не было и тени сил зла. Следовательно, он не всесилен. Это вы, церковники, столетиями поддерживаете миф о всесильности Бога, лишая тысячи душ возможности обогатить себя мыслью о необходимости оказывать Богу возможную помощь! Да, помощь! Не только изживая Зло на Земле, - о нет, не только, это удел лишь обречённых, лишь Серых Братьев, - а просто умножая любовь, учась прощать друг друга, учась терпеть, рисуя картины, возводя прекрасные здания, сочиняя стихи, насаждая сады, воспитывая добрых детей!

Он вздохнул и умолк. И звенящая тишина стояла под каменным сводом пыточного подвала, и лишь палач нарушал её тяжёлым частым сопением.

– Я, например, - вдруг продолжил старик, - полжизни потратил на то, чтобы понять, что самое главное достоинство человека - в умении терпеть и прощать. И ещё полжизни - чтобы научиться этому.

Кто-то за столом натужно закашлялся. Кто-то спросил неподвижно стоящего на своей кафедре Иеронима: «Это писать?»

– Вы тоже, - вновь поднял голову старик, - можете свернуть с вашей чёрной дороги. Любой из вас, сейчас слушающих меня, может обратиться к Свету. Двери ни перед кем не закрыты. Беда в том, что даже если вы захотите уйти, ваш хозяин вас не отпустит. Слишком страшны были ваши дела на этой Земле. И гири на ваших ногах теперь неподъёмны.

– Кто это наш хозяин? - спросил, багровея от растерянности и злости, Иероним.

– Рогатый. Неужели не знаешь?

– Что же это такое?! - не выдержали за столом. - Убить нельзя, пытать нельзя… Как заставить его замолчать?!

– Уведи его в винный подвал! - приказал Иероним палачу, кивая на бесстрастного узника. - Проводи их, брат Гуфий! - И про себя подумал: «Посмотрим, как ты выдержишь дней десять-пятнадцать в камере, в которой можно только стоять!»

Старика увели. Глава трибунала, повернув к столу своё молодое лицо, глубоко вздохнул (было видно, что к нему возвращается самообладание) и размеренно проговорил:

– Не нужно заставлять его молчать. Пусть он говорит.

– Но он говорит то, что мы не в силах позволить!

– Мы позволим. И даже будем поощрять.

– Но зачем?!

– Его обвинения выглядят убийственно правильными. Его логика - безупречна. Мы день и ночь будем читать протоколы его допросов и подбирать против его аргументов - свои. И, если где-то, когда-то появится вдруг настолько же непростой еретик, мы уже будем иметь оружие против него.

Он сошёл с кафедры и, ни на кого не глядя, направился в свой кабинет.

– Главного не разузнал, - негромко, на ходу, говорил Иероним сам себе. - За что его так ненавидит старуха?

ГЛАВА 12

МАГИСТРАТСКИЕ АЛЕБАРДЫ

В ениамин Солейль, юный аббат, ехал из Рима в Массар. Он вёз буллу Папы о своём назначении заместителем главы трибунала - ещё не зная, что написано внутри этой свёрнутой и опечатанной бумажной трубочки. Вслед за ним ехали трое наёмных убийц, которых послал Вадар для устранения своего очень умного, а потому - очень опасного заместителя. Навстречу тем, кто ехал в Массар, ехали ещё трое - тоже наёмные убийцы, которые отправились отнять жизнь у Вадара. Инквизиция жила спокойной, размеренной жизнью.

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

– Здравствуй, Иероним! - воскликнул, радостно улыбаясь, аббат, торопливо сбивая с одежд дорожную пыль и приветливым жестом протягивая руки.

– Здравствуй, Вениамин! - отвечал ласково улыбающийся Люпус.

Они обнялись.

– Не укоришь меня за фамильярность? - тут же спросил аббат, виновато отстраняясь.

– О чём ты?

– О нарушении субординации. Ты, всё-таки, сейчас - заместитель главы трибунала. А я - всего лишь аббат, хотя и обласканный Ватиканом.

– Пустяки! - ответил, блеснув тонкой улыбкой на гордом лице, Люпус. - Разве не вместе мы прибыли недавно сюда, в одинаковом чине, на одинаковых осликах?

Они прошли в кабинет Вадара, и Вениамин, остановившись в дверях, недоверчиво вертел головой, осматривая гулкое, отделанное с тяжёлой роскошью чрево знаменитого кабинета.

– Ты, - не без трепета спросил он у смуглолицего друга, - имеешь право входить сюда?

Иероним, довольно улыбнувшись, позвонил в колокольчик и распорядился принести обед прямо сюда, в недоступный начальственный кабинет. Он пригласил также Гуфия, Марцела и ещё двоих человек - из молодых, из ставленников епископа. Они сели за стол - шестеро неторопливых и чинных людей в чёрных одеждах. Только двое из них позволяли себе улыбаться и демонстрировать радость - Вениамин, с раскрасневшимся лицом рассказывающий о том, что он видел в заоблачном Ватикане, и Иероним, тусклым зеркалом отражающий его приветливые взоры и радостные улыбки.

Прошёл час с небольшим. Работники массарского трибунала насытились и здесь же, не покидая кабинета, перешли к делу. Прибывший из Ватикана аббат подал Иерониму свиток с печатью Папы. Тот осторожно сломал печать, размотал шнур и стал читать. Лицо его дрогнуло на мгновенье, потемнело, и метнулась из глаз так страшно знакомая Гуфию оцепеняющая мгла, - но это было только мгновение. Досаду и злость сменила вдруг блескучая радость, и Иероним, встав, пошёл, протягивая руки к аббату, который растерянно поднялся к нему навстречу. Обняв друга, Иероним отстранился и виновато проговорил:

– Не укоришь меня за фамильярность?

– О чём ты, Иероним? - растерянно спросил аббат.