Виктор Цокота - Звезда бессмертия. Книга 1 Страница 8

Роберто молча кивнул, и оба исчезли в темноте. А через час все пятеро уже неслышно шагали на юго-запад. Позади них гасли потускневшие звезды. Алел восток, и снежные вершины Анд пламенели на фиолетовом фоне неба.

…Старейшина рода — Великий Белый Ирбис с глубокой почтительностью и всеми знаками уважения, принятыми у индейских племен, усадил Фредерико рядом с собой на толстую мягкую подстилку, сотканную из шерсти ламы. Неслышной тенью скользнул по ковру молодой индеец, подбросил в очаг сухие поленья и пучки пахучей травы. Другой принес набитую табаком трубку, подал огня.

Великий Белый Ирбис старательно раскурил ее, сделал три традиционных затяжки, передал гостю.

— Ирбис внимательно слушает тебя, старейший из аймара!

Фредерико потянул три раза из трубки, с поклоном вернул ее хозяину и неторопливо поведал обо всем, что случилось недавно с Мадлен и Роберто.

— Я прошу у тебя помощи и совета, Великий Белый Ирбис, — поднялся он на ноги и снова низко поклонился.

Старейшина почтительно усадил Фредерико рядом с собой. Потом лицо его скрылось за клубами табачного дыма. Несколько долгих минут он сосредоточенно курил трубку. Потом вдруг хлопнул три раза в ладоши.

Вошли два молодых индейца.

— Проводите женщин в свободный вигвам, — сказал он им на языке аймара. — И проследите, чтобы там было тепло и чтобы им всегда хватало пищи. Они наши дорогие гости.

Он подождал, пока Секстина и девушки вышли, потом заговорил снова, глядя прямо в глаза Фредерико:

— Ты можешь остаться тоже. Если захочешь. Но молодой аймара должен уйти. Так будет лучше для него… И дело тут не в том, что трижды проклятые гачупины могут лишить нас куска хлеба, согнать с арендуемой у них земли. Просто среди многих честных кечуа нашего рода могло случайно вызреть и гнилое семячко. Соблазн велик… За золото, за кусок горбатой каменистой земли, за право командовать и помыкать своими же сородичами стяжатель и завистник может выдать молодого аймара. Такие случаи уже бывали не раз. И у кечуа, и у аймара. И даже у великих инков и ацтеков… Старейший и почтеннейший из аймара, конечно же, знает трагедию Тупак-Амару. И первого, и второго… Говорят, молодой аймара очень похож на Хуана Кондорканки…

Роберто удивленно посмотрел на деда. «Что там еще за Тупак…» И вдруг увидел, как у старого Фредерико вся кровь отлила от лица. Оно побелело. Потом посерело. Дедушка порывисто поднялся.

— Ок! — сказал он, низко склонившись в благодарном поклоне. — Великий Белый Ирбис должен по праву называться еще и Мудрым… Мы от всего сердца благодарим тебя и всю общину за теплое гостеприимство, оказанное женщинам аймара. И за мудрый и добрый совет, данный мужчинам. Мы уйдем в горы. Оба. Немедленно. Через сухие ущелья по направлению к озеру Тотокуку. Потом дадим о себе знать нашим женщинам.

— Будьте спокойны за них, — поднялся старейшина. — Мы дадим нашим братьям одежду, пищу, табак — все, что нужно в трудной дороге. Молодые, преданные мне телом и душой кечуа проводят наших братьев до самой холодной тропы.

Он прошел в темный угол вигвама и быстро вернулся, держа в руке тяжелый обушок рудокопа.

— С ним я пятнадцать лет трудился на руднике. Возьмите. И почаще рубите тропу за собой.

Всего на минутку зашли они в вигвам, где поселили Секстину с дочерьми. Девушки уже лежали в постели. Мать сидела возле очага. Молчаливо выслушала их решение. Согласно кивнула головой.

— О нас не тревожьтесь. Мы у хороших людей.

Только и сказала. И протянула Роберто собранный в дальнюю дорогу узелок.

Четверо молодых кечуа проводили их высоко в горы, туда, где не росла даже трава, где среди поднимавшихся к небу бурых скал начиналась холодная снежно-ледяная тропа.

Юноши несли на себе тяжелые мешки с провизией, теплыми вещами, флягами с водой, две вязанки сухих поленьев. У тропы Фредерико и Роберто одели на себя теплые вещи.

Прощаясь, один из провожатых снял с руки большие красивые часы и протянул их Роберто.

— Возьми. Я выменял эти часы в прошлом году в долине за сто шкурок коипу. Очень хорошая вещь. И время точно показывает, и день, и месяц, и год. И заводить их пять лет не нужно. Микроаккумулятор в них. Вернешь, когда отступит беда.

…С тех пор прошло ровно четырнадцать дней. И каждый из них старый Фредерико размеренно шел впереди, а Роберто по нескольку раз в день останавливался и рубил обушком пяти-шестиметровый отрезок ледяной тропы за собой, чтобы задержать возможную погоню. А потом догонял деда.

…На шестой день они без особых помех добрались до малой пещеры, где укрытые за тяжелыми камнями сидели мертвые Эдувихес Кондорканки и его правнук Таау. Время пощадило их. Мороз превратил в камень тела обоих. Седовласые, похожие внешне друг на друга, как братья, они — прадед и правнук — сидели рядом, словно живые, бросая вызов векам, и трудно было понять, кто из них старше…

Там, в маленькой пещере, у застывших навеки в немой беседе предков рассказал старый Фредерико внуку все, что знал о тайне своего племени.

Нет, Роберто не отмахнулся от рассказа деда. К несказанной радости старика глаза внука загорелись огнем надежды. Что-то видел он в этой легенде аймара, что-то есть в ней, что-то непременно должно было быть! Только солнцеликий Виракоча тут, конечно, ни при чем.

Он так и сказал об этом деду, когда, закрыв снова мертвых тяжелыми валунами, чтобы не нарушили их покоя дикие звери, они пошли дальше. Дед промолчал тогда, а сейчас, через восемь дней, опять достал старинный амулет и вновь усердно молится своему Виракоче.

Роберто разогнулся. С довольным видом посмотрел на свою работу. Долго придется тут повозиться их возможным преследователям! Потом неторопливо подвязал к своему опустевшему мешку обушок и повернулся к деду.

— Что это ты опять, — начал было он и… замолк, застыл, онемевший, боясь шевельнуться.

Лицом к низко стоящему над снежными вершинами солнцу, застыв, будто каменное изваяние, на коленях стоял Фредерико. На раскрытой ладони его вытянутой к солнцу левой руки лежал амулет. Та его часть, на которой раньше в скорбной задумчивости дремало, прикрыв большие глаза тяжелыми веками, незнакомое существо, светилась ровным голубым светом. Существо исчезло. Его больше не было видно. А голубой свет расширялся, рос в объеме, становясь осязаемым, плотным и немного расплывчатым. Он мерцал искринками, этот загадочный сгусток света, вспыхивал разноцветными огнями, все больше превращаясь то ли в овальное зеркало, то ли в маленький киноэкран…

И вдруг на нем появились какие-то непонятные знаки. Черные, выразительные, они хорошо просматривались на ярко-голубом фоне, собирались в ровные строчки. Эти строчки какой-то момент оставались неподвижными, а затем уплывали куда-то вверх одна за другой. Казалось, кто-то невидимый быстро пишет бесконечно длинное письмо непонятными буквами-клиньями.