Белый индеец - Портер Дональд Клэйтон Страница 2

Деревянный форт на восточном берегу реки Коннектикут с гарнизоном в сотню человек считался неприступным. Толстые дубовые и кленовые бревна стен создавали надежную защиту от стрел и дротиков. Кроме того, в форте было четыре пушки. Самая большая, стрелявшая ядрами размером в половину человеческой головы, была, правда, не очень точна, но одного ее грохота оказывалось достаточно, чтобы дикари в панике покидали окрестности форта.

Единственной проблемой была нехватка людей, и об этом хорошо знали офицеры. Полный военный состав собирали только в случаях крайней необходимости. Часовых выставляли из добровольцев-фермеров, и в обычное время на посту находилось не больше пятнадцати-двадцати стрелков.

Две недели назад Джед Харпер с восторгом узнал о рождении первенца. Его супруга Минни перед разрешением от бремени чувствовала себя не очень хорошо, и Харпер заблаговременно отвез ее в форт, где она и оставалась под присмотром доктора до самых родов. Джеду пришлось вернуться на ферму, находящуюся в пяти милях от крепости. Урожай не мог ждать, и Джед трудился от восхода до заката, собирая дыни, тыквы, маис, лук и горох, чтобы маленькой семье хватило продуктов на долгую зиму.

Закончив работу, фермер вернулся в Спрингфилд за женой и ребенком, но доктор решил, что Минни должна побыть под его присмотром еще пару дней. Джед остался с семьей в форте — как раз настал его черед нести караул. Вот уже два года индейцы не показывались в окрестностях Спрингфилда, так что часовые просто посматривали с наблюдательной вышки, нет ли кого в лесу.

Ночь была темной, тяжелые облака затянули небо. Джед все равно не смог бы ничего разглядеть, даже если бы пытался.

На вахту Джед прихватил с собой бутылку рома, чтобы распить ее с другими караульными, и скучающие часовые чудесно проводили время, провозглашая тосты за здоровье новорожденного колониста.

Бедняги и не подозревали, что их ждет.

Джед почувствовал какое-то движение сзади, обернулся и с удивлением, смешанным со смертельным ужасом, обнаружил перед собой рослого индейца, словно материализовавшегося из темноты. Это было последнее, что Джед Харпер видел в жизни — его череп хрустнул под ударом томагавка.

Ловкие сенеки двигались молча. Одна группа занялась часовыми, другая пошла по домам. Гонка велел не брать пленников и никого не оставлять в живых. Воины в точности исполнили приказ. Времени было мало, и индейцы забирали только кухонные принадлежности, одеяла, топоры и ножи.

Всего в ту ночь погибло сто восемьдесят девять мужчин, женщин и детей — это был самый страшный налет за всю историю форта. Ни поселенцы, ни офицеры, ни власти Массачусетса впоследствии так и не смогли установить, кто совершил нападение. Никому и в голову не пришло заподозрить индейцев сенеков, живших далеко на западе, по берегам озера Онтарио, в землях, принадлежавших колонии Нью-Йорк.

Гонка успевал повсюду, проверяя, как выполняются его приказы. Индейцы не брали больше, чем могли донести до родного поселения. Воины продвигались от дома к дому, от комнаты к комнате, истребляя белых.

В своей постели только что погибла молодая женщина. Простыни были залиты кровью, а воин уже занес топор над ребенком, находившимся рядом с матерью. Минни Харпер так и не успела сменить сыну пеленку, так что младенец лежал голышом.

Гонка увидел крепкого, здорового мальчика и неожиданно для себя самого приказал воину:

— Остановись!

Тот послушно отвел топор.

Гонка подошел к постели. Малыш посмотрел на него. В детских глазах не было ни страха, ни удивления. Великий сахем рассмеялся.

Ребенок улыбнулся и загугукал в ответ.

Это решило дело. Гонка взял дитя на руки и неуклюже завернул его в одеяло. Сын, долгожданный сын. Теперь его жене Ине есть кого приложить к груди, будущее рода обеспечено.

Вождь назовет сына Ренно, в честь маниту плодородия, которого будет чтить до конца своих дней.

Спустя полчаса после начала нападения индейцы ушли в ночь. Единственным оставшимся в живых из всех обитателей форта был младенец, которого родители не успели назвать. Теперь он будет носить индейское имя Ренно.

Глава первая

Милдред Уилсон сидела у камина в огромном зале, в усадьбе своего мужа в Корнуолле, предаваясь невеселым раздумьям. Конечно, они с Эндрю любили друг друга, а трехлетнего Джефри баловала вся семья, но в остальном их жизнь была пуста, а будущее не сулило ничего радостного. Совсем не об этом мечтали они перед свадьбой каких-то четыре года назад.

Милдред отчаянно пыталась вспоминать только приятное. Она была хороша собой, изящна, богата. Впрочем, красавец Эндрю, младший сын знатного вельможи, вернувшего все свои владения после реставрации Карла II[8], не нуждался в ее приданом.

Молодая семья занимала огромный дом в Корнуолле, и в распоряжении Уилсонов был еще один, чуть поменьше, в Лондоне. Дюжина слуг с радостью исполняла любое повеление хозяев. К услугам Милдред были самые модные портные и лучшие магазины. Они с мужем провели несколько лет в Лондоне и даже были представлены Карлу, «королю-весельчаку», который всячески осыпал их своими милостями. Но придворные нравы пришлись Милдред не по душе, и теперь Уилсоны сидели взаперти в Корнуолле, и у Эндрю не было даже собственного титула.

Но больше всего Милдред пугало то, что деятельный, энергичный супруг никак не мог найти себе занятие. Сначала Эндрю Уилсон пробовал свои силы в политике, даже претендовал на место в Палате Общин, но оказалось, что парламент не обладает никакой реальной властью, соглашаясь на любые требования короля и министров.

Тогда Уилсон попытал счастья на военной службе, получил чин капитана и благоговел перед принцем Рупертом. Но старший брат Эндрю тоже избрал карьеру военного и, конечно, получил преимущество, став генералом, а младший так и оставался полковником.

Размышления Милдред были прерваны стуком копыт по утоптанному снегу. Эндрю возвращался из Лондона. Он уехал, ничего не объяснив, и обещал все рассказать, когда вернется. Милдред и не думала, что так соскучится по мужу за каких-то четыре дня.

Спустя несколько мгновений полковник Эндрю Уилсон вошел в комнату. На высоких сапогах со шпорами лежал снег. Эндрю улыбнулся и нежно обнял прильнувшую к нему супругу.

— Все в порядке, дорогая? — с беспокойством в голосе спросил он.

— Все хорошо. Просто я очень соскучилась. Но я не ждала тебя так рано, и обед еще не готов.

— Не беда. Посиди со мной.

Эндрю уселся в кресло у камина, закинув ноги на резной дубовый подлокотник.

— Если не считать обеда в родительском доме и лицезрения Его распутного Величества, я чудесно провел время, — сообщил он.

— Приятно слышать, — улыбнулась Милдред, протягивая мужу бокал с вином.

— Ты ведь не знаешь Джонни Блэдшоу? Теперь — лорда Блэдшоу… Мы с ним вместе учились в Оксфорде.

Милдред молчала, ожидая продолжения.

— Год назад он получил пост министра колоний. Даже мой отец, хотя всем известна его ненависть к любым чиновникам, и тот признает, что Джонни отлично справляется со своими обязанностями.

Милдред кивнула.

— Все это время я провел вместе с Джонни, — продолжал Эндрю, глядя в огонь. — И я думаю, что мы с тобой могли бы сделать очень выгодное вложение.

Милдред удивилась. Прежде Эндрю никогда не проявлял интереса к финансовым делам.

— Джонни рассказал мне потрясающие вещи. В Северной Америке есть несколько наших колоний. В Виргинии, правда, в основном занимаются сельским хозяйством, а это не очень интересно. Но есть еще Массачусетс…

Эндрю помолчал.

Милдред никогда не слышала такого названия.

— Главный город, Бостон, сейчас, конечно, не представляет собой ничего особенного, — наконец прервал молчание Эндрю. — Но если дело пойдет так же, как сейчас, он превратится в главный порт и торговый центр всей колонии. Отец хочет построить там верфи, так что незачем мне заниматься тем же самым.