Томас Бергер - Маленький Большой человек Страница 23

Глава 4. РЕЗНЯ

А мальчишкам у Шайенов живется совсем неплохо. Если сделаешь что не так, никто тебя не сечет, а скажут только: «Люди так не поступают», а это у них значит «Шайены так не поступают». Однажды Койот сидел и раскуривал трубку своего отца, а тут слепень возьми и сядь ему на живот — ну, он и расхохотался. О, это была серьёзная оплошность! Всё равно как у белых — громко пукнуть в церкви. Отец отложил трубку и говорит: «Ты не умеешь себя вести, и я из-за тебя целый день не могу закурить трубку, потому что Те-Кто-За-Нами-Следят, гневаются на меня. Ты, наверное, Поуни, а не Человек». Койот после этого чуть не умер от стыда, убежал с глаз долой в прерию и целую ночь просидел там один.

Если ты Шайен, ты всё должен делать, как надо. Даже младенцу не положено орать просто так — может, племя прячется от врага, и крик его выдаст. Потому-то женщины и подвешивают люльки с младенцами (особые индейские люльки) на кустах подальше от лагеря — ребёнок поорет, поорет — да и поймёт, что это бесполезно, и привыкнет лежать тихо. Девчонок специально учат сдерживать смех и не хихикать. Я сам видел, как Тень, выстроив перед собой своих дочурок, предупредил, чтобы не смеялись и давай рассказывать им смешные истории. Поначалу они прямо покатились со смеху и расчирикались, как птички, а он все рассказывает и рассказывает, и постепенно они научились сдерживаться и только слегка кривили губы и всхлипывали, а в конце концов, после многих тренировок, научились-таки с каменным лицом выслушивать такие истории, что животики со смеху надорвешь. Слушать-то эти истории им никто не запрещал, нравится — слушай, но на людях виду не подавай. А потом, при случае можешь хоть треснуть со смеху — индейцы вообще-то шутку любят, а Тень к тому же, мастак был пошутить.

Школ у Шайенов не было, разве только какому ремеслу обучали детей. На родном языке они не писали, не читали, так что школа им просто без надобности. Если кому захочется выяснить чего-нибудь из истории, он идет и спрашивает у старика, который это дело помнит. С цифрами у них проблема: если пальцев не хватает сосчитать, Шайену сразу становилось скучно до смерти, и если, к примеру, кто обнаружит врагов и хочет сказать, сколько их, он говорит что-нибудь в таком роде: «Юты возле Голодной Горы. Их столько, сколько стрел выпустил Суй-За-Пояс-Что-Попало по чучелу антилопы в тот день, когда поспела вишня». Случай этот все знают, и потому всякий из людей Старой Шкуры Типи тут же сообразит, сколько там ютов, ошибётся разве на одного — двух, не больше. К тому же, в момент опасности, когда Шайена, как и всякого человека, пугает неизвестность, он таким способом тут же увязывает неизвестное с чем-нибудь знакомым, и ему легче преодолеть страх.

Шайен верит, что его конь — тоже Шайен, он с ним одной крови и конь это понимает. Горящий Багрянцем говорил мне как-то раз: «Скажи своему коню, что все племя узнает о его храбрости. Рассказывай ему о славных лошадях и их подвигах, и он тоже захочет прославиться. Расскажи ему всё про себя. У воина нет секретов от коня. Есть вещи, о которых воин не говорит брату, другу или жене, но воин и его конь должны знать все друг о друге, потому, что им скорее всего суждено вместе умереть и вместе проскакать по Висячему Мосту, что отделяет землю от неба».

Но тут вот какая штука: как только я брался разговаривать с безмозглой скотиной, я чувствовал себя просто дураком, дураком набитым. Вот почему плохо быть белым: слишком много знаешь. От индейца-то ничего другого никто и не ждёт, для него вся эта чушь, можно сказать, в порядке вещей. Да вы б даже огорчились, если бы он не разговаривал с лошадьми, потому как он же от рождения чокнутый. Ну, а белый так не может: хоть и десяти лет от роду, всё равно — слишком много знает.

Ну, рассказать день за днём всю свою жизнь у Шайенов — как меня учили и воспитывали — я, конечно, не могу, сами понимаете. Ездить верхом учился месяца, наверное, два — поначалу меня приходилось к лошади привязывать. Пока научился с луком и стрелами управляться как следует — ещё больше прошло времени…

Но тут придётся вернуться немного назад — к тому самому первому моему утру у Шайенов: Я — помните? — ушёл с мальчишками к лошадям, а Старая Шкура Типи спал без задних ног. Потом он проснулся и решил, что будет поститься весь день и всю ночь. А все дело было в том, что ему опять приснился сон — и опять про антилопу! Представляете, второй раз подряд! Это было явно неспроста, и вождь решил, что надо приниматься за дело.

Ближе к вечеру он пошёл к ручью, поднялся вверх по течению ярдов на триста и там на лужайке соорудил небольшой типи — совсем маленький, вроде тех, что мы, ребятня, строили для своих игр — он один только и мог туда поместиться. На закате влез туда и до самого рассвета сидел там один и проделывал какие-то таинственные манипуляции.

И всю ночь напролет, покуда он там сидел, какие-то люди — тоже из наших Шайенов — то и дело ходили туда, к этому типи, и стучали по шкурам, которыми он был покрыт. Все эти манипуляции означали, что готовится гигантская охота на антилоп. Так вот, Шайены ходили всю ночь к типи, в котором сидел вождь, и стучали по шкурам, а со шкур на землю падали волоски и чем больше их нападает, тем, значит, удачнее будет охота.

И покуда они всем этим занимались, в лагерь прокрался отряд ютов и угнал лошадей — весь табун. Утром оказалось, что лошади остались только у тех, кто на ночь привязал их возле своих типи. Но зато на земле у шаманского типи насыпалось порядочная куча антилопьего волоса — значит, виды на охоту были неплохие.

Старая Шкура вылез из типи только на следующее утро. Вел он себя как-то странно: вроде бы все время высматривал что-то вдали, за горизонтом. В руках у него было два чёрных шеста, а на конце у каждого прикреплен обруч и вся эта штуковина украшена перьями ворона. Вот с этими шестами в руках и направился он в прерию, и вся деревушка потянулась за ним — мужчины, женщины, дети и собаки. Ну, а про антилоп я уже рассказывал — как за день до того мы встретили маленькое стадо в бизоньей лощине, помните? Пугливые — ужас! Лишь ветер дунет посильнее — они как рванут с места в панике, всё стадо… А бегают! — милю в минуту запросто.

Бегают-то бегают, но есть у них один недостаток, который их и губит: слишком любопытны. Ежели где-то что-то крутится и трещит, она заметит — ей интересно — сил нет, не может устоять. Вот на это и рассчитаны шесты с обручами, которые Старая Шкура прихватил с собой. Шайены их называют «антилопьи стрелы». Они и впрямь пострашнее стрел — настоящих, с железными наконечниками: бедняга антилопа как увидит обручи с перьями — просто пропадает от любопытства, сама погибнет и потомство погубит…