Иван Кратт - Остров Баранова Страница 28

— Коли отдашь — достанется, — ответил он спокойно и, не торопясь, вышел.

Приближаясь сейчас к жилью, гарпунщик услышал непривычный шум, доносившийся из старой казармы. Плотно закрытые ставнями окна не позволяли видеть, что делалось внутри. Но шум и крики были слышны сквозь плеск дождя.

Распахнув дверь, Наплавков еще с порога увидел, что в бараке произошли серьезные события. Криков больше не было слышно. Все звероловы столпились вокруг очага, тяжелые плахи стола сдвинуты в сторону, ярко пылал на костре опрокинутый котелок с ромом.

Перед очагом спиной к огню стоял Гедеон. Лохматые, спутанные волосы пламенели в отблесках костра. Монах что-то быстро и громко бормотал; огромная тень его падала на освещенную стену. На нарах виднелась скорчившаяся девочка и, заслоняя ее, старый охотник, спокойно и решительно опиравшийся на тяжелую боевую винтовку.

Наплавков догадался, что столкновение произошло из-за маленькой индианки. Миссия давно хотела ее окрестить, но Гедеон находился на озере, Ананий был занят другими делами. Вернее, предусмотрительный поп не хотел ссориться со старожилами. Зверобой заявил Лещинскому, что монахов к приемышу он не подпустит.

— Коли замают... — сказал старик и, не договорив, остро глянул на Лещинского из-под кустистых жестких бровей.

Лещинский потер свой круглый, желтоватый лоб, подумал, затем словно решая что-то чрезвычайно трудное, ответил с торопливой доброжелательностью:

— Повеление государя. Император расточает великую заботу о диких. Однако я немедля изложу духовным твою просьбу.

Он ничего не сказал Ананию, наоборот, долго и почтительно выслушивал осторожные намеки архимандрита касательно дел Компании, прощаясь, подошел под благословенье. Нюхом чуял возможного сообщника. Но пока молчал...

Наплавков кинул на лавку свою добычу, раздвинул толпу. Нужно было поскорее вмешаться, иначе Гедеон мог натворить беды.

Он опоздал. Кряжистый, тугощекий Попов, с обветренным, багровым лицом, медленно поднялся с обрубка, на котором до сих пор сидел, шагнул к монаху. Приложившись к его кресту, охотник опустил крест на лавку, затем, почти без усилий, поднял Гедеона на уровень плеч. Прежде чем ошеломленные люди успели что-либо сказать, зверолов ногой пихнул дверь, качнулся и выбросил монаха на мокрый, гудевший от шторма каменистый берег форта.

— Вольные мы... — сказал он угрюмо, поворачиваясь к затихшей толпе.

ГЛАВА 9

Он шел третий день, а лес оставался все таким же глухим и сумрачным. Гнилье, бурелом, высоченные папоротники, ели, переплетенные лианами, многосотлетний кедр. А дальше — горы и водопады, темные и величественные ущелья без дна, без края...

Павел остановился на уступе скалы. Красноватый гранит уходил далеко вниз и на бесконечной глубине каньона оборвался в черное, неподвижное озеро. Юноша слышал о нем от Кулика и Наташи, и теперь знал, куда пришел. Озеро находилось лигах в двадцати от берега, мимо него пролегала тропа на Чилькут. Чтобы выйти к Ново-Архангельску, нужно обогнуть этот мертвый водоем. Ни рыб, ни водорослей не водилось в озере, птицы не кружились над ним. Только ночью и рассветными зорями приходили сюда на водопой звери.

Глубокое безмолвие окружало ущелье. Вечерний сумрак становился гуще, заволакивал лес, темнели и медленно стирались грани дальнего кряжа Скалистых гор.

Павел спустился вниз, к озеру. Необходимо было найти ночлег, пока тьма окончательно не укрыла скалы, добыть огонь. Ночи в горах стояли холодные, от лесной сырости спасал только костер.

После того как Чуукван увел Кулика и Наташу, откочевало все племя. Павел не думал о нападении индейцев и не таился. Покинул хижину в тот же день, взяв с собой лишь винтовку и немного пороху. Великодушие индейцев угнетало его. Он не хотел никому быть обязанным. Он шел третий день, не раздумывая о дороге, и только сегодня понял, что идет к форту.

Темнело быстро. Исчезли очертания скал, леса, невидным стало озеро. Мерцала лишь в надвигавшемся мраке полоска воды у самого берега, отблескивал мокрый уступ каменного навеса. На краю этой выемки Павел соорудил костер, рядом накидал хвои. Он не взял из хижины даже звериной шкуры, необходимой для лесных ночевок. Хвоя заменила ему постель.

Гибель «Ростислава» и крушение надежд, связанных с отчаянным рейсом, непонятный выстрел в спину, Наташа, ее отец, Баранов, события последних дней — все это, одно за другим, остро и мучительно всплывало в памяти. Павел старался не думать, отвлечься, подолгу останавливался среди диких, суровых скал, следил за неторопливым полетом кондора, слушал гром водопада, свергавшегося со страшной высоты. Воды, горы, леса окружали его и действовали умиротворяюще. Шорохи трав на высоких лугах, ветер, запах смолы и прели, нетревоженная тишина...

Звери и птицы почти не попадались. Лишь изредка в сумеречной гущине мелькала колибри — крохотная лесная гостья. Яркий оранжевый зоб пламенел на солнце, как раскаленный уголь. Птица появлялась только теперь, в середине лета, затем она снова заснет в гнезде.

Несколько раз Павел замечал возле разрытых муравьиных куч следы торбагана. Однажды дорогу ему пересек сохатый. Других зверей не встречалось, и, если бы не убитый в начале пути дикий козленок, пришлось бы туго.

Уходя, Кулик оставил Павлу винтовку, рог пороху, мешочек пуль. Весь день, пробираясь по горам и зарослям, Павел не думал о еде и только теперь почувствовал голод. Однако ни в тощем мешке, висевшем у пояса, ни в карманах ничего не нашлось. Мясо козленка кончилось. Потерялся и тщательно хранимый, высушенный трут.

Ночь оказалась теплой, можно было обойтись без костра. Но есть очень хотелось, и Павел решил засесть на звериной тропе, проложенной к водопою.

Темно и глухо было в лесу. Влажные белесые клочья тумана скрыли деревья и камни. В сырой мгле изредка трещала ель, падал сорвавшийся где-то в горах обломок скалы, неясно гудел водопад. Павел ждал до самого утра, но ни один зверь не появился у озера. Словно все вымерло кругом.

Лежа за упавшей огромной елью, Павел согрелся, подопревшая хвоя высохла под ним, стала податливой и мягкой, как мох. Постепенно утих голод, незаметно овладевала дремота. Юноша уснул.

Проснулся он, когда еще было темно, туманно и сыро. Но за нависшими громадами скал уже угадывался сумеречный рассвет. Туман увлажнил хвою, жухлую листву между упавших лесин, темный береговой гранит. Медленно падали с отяжелевших веток редкие крупные капли, в скользкую топь превратилась тропа. Павел продрог, ныло простреленное плечо, еще сильнее хотелось есть. Он поднялся и, стряхнув с одежды росу, решил снова податься в горы. Может быть, там удастся поохотиться.

Становилось светлее. Липкий туман все еще висел клочьями на ветвях, но в просветах между деревьями уже обозначилось озеро и скалы над ним, мерцал и дробился на камнях неумолкающий водопад. Было очень тихо, торжественно, как перед началом жизни. Вдруг далеко вверху озарилась вершина горы, фиолетово-розовая, чистая, одетая вечным снеговым покровом. И, словно приветствуя первый луч солнца, раздался мощный протяжный и нарастающий рев, будивший тайгу и горы. Это кричал сохатый.

Павел встрепенулся, торопливо осмотрел винтовку. Зверь был близко. Он шел напрямки через заросли, разрывая лианы, ломая ветви огромными тупыми рогами, проваливаясь по колени в гнилье и раскисшую болотистую почву. Павел слышал, как трещал под гигантскими копытами валежник. Невдалеке, между расщелинами обомшелого камня, мелькнули волосатая морда, могучая грудь великана. Сохатый порывисто и сильно дышал, брызги пены покрывали широкую грудь. Он двигался, стремительно преодолевая препятствия и не чуя опасности, как раз к тому месту, где находился Павел. Юноша выстрелил.

Зверь дрогнул, остановился, вскинув высоко рога, бросился вперед и неожиданно рухнул на правый бок. Качнулись кусты, обрывки лиан, хрустнула и повалилась молодая лиственница. Видно стало, как часто-часто двигались огромные, мохнатые ноги. Потом они выпрямились...

Снимая шкуру, Павел наткнулся на след огнестрельной пули в шее лося. Пуля оказалась необычной. Большой круглый гранат, темный, как сгусток крови. Юноша знал, что некоторые племена собирали в горах драгоценные камни, используя их вместо свинца. Чаще всего этим занимался народ Конан — племя людоедов, обитавших по склонам Чилькутского перевала. Встречи с ними избегали даже индейцы.

Невольно Павел оглянулся. Случалось, что дикари преследовали раненого зверя не один день, шли за ним сотни миль. Но кругом было тихо. Солнечный луч проник в ущелье, осветил две дряхлые сосны на самом краю обрыва, сверкавший горный поток. Наступило утро.

Лещинский находился возле пристани, когда прибежавший караульщик сообщил о возвращении Павла. Лещинский выронил подзорную трубу (в подражание Баранову он часто разглядывал залив), нагнулся поднять ее и неожиданно почувствовал, как похолодели руки, испариной покрылся лоб, узкая костлявая грудь.