Карл Май - Завещание Инки Страница 31

Если бы жизни человека не угрожала при этом прямая опасность, гаучо, конечно, от души похохотали бы над этой картиной. Бороздя ногами песок, приват-доцент тормозил движение животного. Бык, злясь от этого еще больше, время от времени упрямо повторял попытки сбросить груз со своего хвоста, и тогда тело ученого взлетало в воздух, как тряпичный лоскут. Но доктор так крепко держался за хвост, словно сросся с ним. И все же постепенно сила в его руках иссякала, наконец наступил момент, когда он выпустил хвост, напоминавший теперь растрепанную мочалку. Бык ошалело понесся дальше.

Но теперь-то уж гаучо могли отвести душу и нахохотаться до колик в животе, что с огромным удовольствием тут же и сделали. Быка же этот смех вверг в паническое состояние. Если бы он обладал способностью размышлять, то, несомненно, дал бы сейчас самому себе торжественный обет никогда в жизни, ни под каким предлогом не поддаваться на провокации доктора Моргенштерна, зоолога из немецкого города Ютербогка.

А наш зоолог, как ни странно, вышел из этой переделки совершенно целым и невредимым. Он поднялся с земли, отряхнул свою одежду и медленно — все-таки у него довольно ощутимо кружилась голова — побрел к тому самому месту, где стоял перед началом своего научного эксперимента… Подъехали гаучо и, продолжая хохотать, поздравили его с победой над грозным противником. А старший гаучо сказал совершенно серьезно:

— Вы были очень неосторожны, сеньор! Теперь, я надеюсь, вы на собственном опыте убедились, что с быками шутки плохи? Не понимаю только, почему вы так старались привлечь к себе внимание быка и коровы, да еще и не один, а на пару со своим другом?

— Мы пытались найти ответ на одну зоопсихологическую загадку.

— Простите, я что-то не понял — какой загадки?

— Зоопсихологической. То есть я хотел экспериментальным путем установить, действительно ли красный цвет, как утверждают некоторые, раздражает представителей этого семейства данного вида жвачных парнокопытных.

— Боже мой! И из-за такого пустяка вы подвергали свою жизнь смертельной опасности! Да вы спросили бы меня об этом. И я бы вам объяснил все как есть.

— Вы тоже зоолог?

— Нет. Но я — гаучо. — Последнее слово он произнес с гордостью. Так обедневший аристократ произносит: «Я — граф», подразумевая, что этим все сказано.

— Это я понял, но в науке принимается во внимание мнение только признанных авторитетов.

— Сеньор, хотя меня и нельзя причислить к научным авторитетам, но я все же кабальеро [37], и прошу вас иметь это в виду! Неужели вы думаете, что кабальеро способен лгать?

— Нет, что вы, мне такое и в голову не придет. Я знаю, что все гаучо привыкли говорить то, что думают Но, что касается действия красного цвета на быка, согласитесь, вы не можете привести в защиту своей точки зрения убедительных аргументов. А неаргументированное мнение нельзя считать доказательным с научной точки зрения.

— Да, я не ученый, ну и что? Позвольте мне напомнить вам, что хотя вы и ученый, но, кроме этого, наш гость в данный момент, и мне непонятно, почему вы хотите меня оскорбить! Кстати, я очень рад, что вы как специалист наконец-то смогли понять то, что мы, простые пастухи, знаем очень хорошо. Но вообще-то я хотел поговорить с вами о другом: своим неосторожным поступком вы подвергли собственную жизнь большой опасности. Этот вывод можно посчитать за научный?

— О какой опасности вы говорите?

— Неужели вам неизвестно, что такое эстампеда?

— Нет.

— Тогда запомните на всю свою жизнь, эстампеда — это лошадиный табун или коровье стадо, возбужденное чем-то и сметающее все живое на своем пути. Поверьте мне, для человека нет ничего более страшного, чем оказаться на пути у эстампеды. А с вами это чуть было не произошло, причем по вашей собственной вине, я повторяю, и вследствие вашего легкомыслия, сеньор ученый. Надеюсь, хоть на этот раз вы примете во внимание мое мнение, чтобы никогда больше не попадать в такое положение ради какого-то пустого экспериментирования с красными тряпками.

И он резко отвернулся от приват-доцента, давая понять, что продолжение разговора считает бессмысленным. Остальные гаучо молча последовали примеру своего вожака. Немцы все поняли и тоже молча, понуро опустив головы, вышли из корраля. Уже за изгородью Фриц, тяжело вздохнув, сказал своему хозяину:

— Этот финал нашего родео напоминает мне утреннее происшествие в крепости Санта-Фе. А у вас, герр доктор, нет такого же ощущения?

— Что ты имеешь в виду, Фриц?

— Мы снова изгнаны. Во второй раз за один и тот же день. Грустно… Здесь, на эстансии, это было сделано, в общем-то, в рамках приличий, но зато господин офицер из крепости и его подчиненные вели себя просто по-хамски. Забавно, что оба эти приключения имеют одинаково печальный результат: лошадей мы до сих пор не приобрели. Если наши дела и дальше пойдет так же, то не исключено, что нас вышвырнут из Гран-Чако, выгонят из Перу и выдворят из Южной Америки навсегда. И будем мы, несчастные, сидеть на каком-нибудь необитаемом острове посреди Тихого и одновременно Великого океана и лить горькие слезы, пока нас, бедолаг, не подберет случайно оказавшееся рядом судно… Мне уже сейчас хочется плакать. Одно у нас утешение — установлена научная истина: красный цвет раздражает не только индюка!

— Да-да, ты совершенно прав, дружище! — воскликнул доктор Моргенштерн, не уловивший, как обычно, иронии в словах своего слуги. — Теперь я смогу сделать в Академии наук соответствующий доклад. Научный мир наконец узнает о том, что быки испытывают отвращение к красному цвету.

— Ага, и не забудьте, пожалуйста, упомянуть, что коровы его тоже б-р-р-р… испытывают.

— Разумеется, хотя это отвращение самцы и самки проявляют в разной степени. Ты все же не подвергся нападению, а меня бык поставил в весьма щекотливое положение.

Фриц усмехнулся: нет, герр доктор все же был неподражаем: «щекотливое положение», подумать только, но вслух сказал;

— Да-да, в весьма щекотливое… Но мне больше всего вот что интересно: почему красный цвет, который лично мне, например, очень даже нравится, вызывает такое бешенство у этих рогатых?

— Исчерпывающего ответа на этот вопрос я не могу тебе пока дать. Главное, мы установили факт, а причины, его вызывающие, еще надо исследовать. Можно предположить, что красные лучи спектра проходят сквозь хрусталик бычьего глаза с меньшей интенсивностью, чем лучи других цветов, что видно на примере лабораторного опыта со стеклянной призмой. Призма — в какой-то степени модель хрусталика глаза. Так вот: колебания красных лучей спектра при этом равны всего лишь пятистам биллионам [38] в секунду.