Отто Гофман - Опасности диких стран Страница 63

С этими словами он встал, вынул большие часы и продолжал:

— Теперь время отправляться, иначе мы не окончим нашего дела до начала бала в гаарде Оствагое. Доставайте-ка ваши деньги, господин Стуре, и садитесь в лодку; Густав и Ильда последуют за нами в другой лодке.

Под руками двух коренастых рыбаков лодка по-летела к утесистому берегу, где уже ее, по-видимому, ждали три норвежца. Они остановили ее и вытянули на берег, покрытый камнями.

Деревянная лестница поднималась на скалу, где стоял гаард Оствагое, бревенчатый дом с маленькими окнами, выкрашенный красною краскою. Узкий проход между бочками, сетями, удочками и китовым усом вел из передней в большую комнату, которая служила в одно и то же время и гостиною, и танцевальной залою. Гельгештад и датский дворянин вошли в залу. Здесь купец познакомил Стуре с двумя продавцами, вошедшими вслед за ними. Все они сели вместе за стол.

— Вот трое лучших людей Норвегии; слово их крепко как сталь и железо. Итак, к делу. От Олафа Гедвада я купил вам восемьсот вог рыбы, от Генриха Нильсена шестьсот, от Гуллика Стефенсона шестьсот, всего две тысячи отобраны по моему указанию и переданы мне для вас. Ударьте по рукам, господин Стуре, вы видите, они вам протягивают руки. Теперь возьмите свой кошелек и высыпайте ваши деньги на стол; на нем уже лежал не один блестящий ефимок.

Стуре послушно отсчитал деньги; деньги эти осторожно пересчитывались и осматривались привычным взглядом, потом уже исчезали в глубоких карманах трех рыбаков. Когда Стуре спрятал свой пустой кошелек, на него напал страх, и он почти раскаивался в том, что сделал. Что, если эти незнакомые люди сообща обманут его и отнимут то немногое, что у него осталось? Он очень хорошо заметил, как они тайно посматривали друг на друга, хитро подмигивали, как насмешливо были обращены на него взоры всех зрителей. А сам купец? У него, казалось, была широкая совесть, он смотрел на звенящие ефимки с жадною улыбкою, как мошенник, которому посчастливилось устроить отличную плутню. Но Стуре, хотя с усилием, стряхнул с себя все мрачные мысли, денег больше не было и воротить их нельзя. С этими грубыми коренастыми людьми нельзя шутить; ему приходилось волею неволею мужаться и отвечать за свою покупку. Подоспел и магарыч, состоявший из пунша в больших стаканах, налитых до верху. С ним выпили, пожали ему руку, и скоро около пришельца собрались рыбаки и купцы, внимательно слушая его рассказы о датской столице.

Мало-помалу большая зала значительно наполнилась, началась музыка: две скрипки, одна труба и нечто вроде флейты затянули странную плясовую мелодию; все, и старые, и молодые, быстро закружились, поднимая пыль столбом.

Шестифутовый норвежец, Олаф Вейганд, с которым Густав поздоровался как с другом, начал танец с Ильдою. За ними бешено последовали другие пары, с шумом, смехом и громкими восклицаниями. Так как уже порядочно стемнело, то на столе зажгли с дюжину сальных свечей, воткнутых в пустые бутылки, но их слабое мерцание оказалось недостаточным, чтобы осветить большую залу, наполненную, к тому же, густыми клубами табачного дыма.

Генрих Стуре одиноко прислонился в углу и, по-видимому, только он один и испытывал отвращение к окружавшей его дикой толкотне. Никто, казалось, не заботился о нем, как вдруг старик Гельгештад схватил его через стол за руку и вытащил из-за угла.

— Ну-у, — сказал он, — не нравится вам эта суетня? Могу себе представить! Хотите, я покажу вам и еще кого-то, кому здесь тоже не по себе. Вон там стоит племянник тромзоеского судьи, его помощник и писец, Павел Петерсен; это человек, скроенный по вашей мерке; только он не всякому нравится. Я должен вам сказать об этом, сударь, прежде, чем вы с ним познакомитесь, — продолжал он. — Он все равно, что крапива, нельзя до него дотронуться голыми руками. Но будьте с ним поласковее, он может вам пригодиться, когда вы предъявите вашу запись его дяде в Тромзое.

С этими словами, держа Стуре за руку, он зашагал через залу к двери, где, подле нескольких судей и коронных писцов, сидел молодой человек. Гельгештад тронул его за плечо, он обернулся и уставил свое бледно-желтое, изрытое оспой лицо, обрамленное темно-красными волосами, на купца и его провожатого. Увидав их, он сейчас же встал и ласково протянул руку Стуре. Гельгештад сказал ему:

— Слушай, Павел Петерсен, мой друг хочет с тобою познакомиться. Он из Копенгагена, где тебе так понравилось. Я думаю поэтому, что вы подходите друг другу и будете хорошими друзьями.

— Господин фон Стуре, — вежливо сказал молодой человек, — я слышал о вашем приезде и побывал бы у вас сам, если бы меня не задержали два-три добрых знакомых. Приветствую вас в стране, с лучшей прелестью которой, рыбною ловлею на Лофоденах, вы уже имели случай познакомиться. Мне нечего вас спрашивать, как вам нравится бал в гаард-гаузе, — со смехом прибавил он. — Я вижу по вашему лицу, какое вы испытываете удовольствие. Но не теряйте решимости остаться у нас; человек ко всему привыкает, и через несколько лет, может быть, вы с таким же удовольствием будете здесь кружиться, как и все эти добрые люди. Садитесь теперь к нашему столу; я познакомлю вас с несколькими из наших судей, и потом мы осушим стакан в честь нового знакомства.

Стуре тем охотнее последовал приглашению, что нашел, наконец, в этой пустыне человека, который бывал в свете и имел претензию на образование. Писец прожил несколько лет в Копенгагене, изучал юридические науки, практиковал в Христиании; наконец, перебрался помощником своего дяди в Тромзое, где он, по-видимому, хорошо был обставлен.

Попивая пунш с несколькими судьями и писцами, Стуре почувствовал мало-помалу, под влиянием возбуждающей речи Петерсена, что отвращение его к окружающей обстановке исчезает. Когда Ильда, в сопровождении брата своего Густава, подошла к нему и оказала ему честь, пригласив его на танец, внимание, вызвавшее насмешливую улыбку на губах рыжего судейского племянника, то он последовал за нею весело и с благодарностью в душе. Скоро они закружились в вальсе быстрее всех остальных пар.

На второе утро после этого бала, лодка Гельгештада снялась с якоря и поплыла к северу. Накануне купец покончил свои дела и передал Стуре закупленную для него рыбу, при чем дал ему несколько полезных советов на основании своей опытности. Густав остался с лодками и рыболовными снарядами, которые ему следовало отвезти потом домой на второй яхте своего отца.

Когда Стуре взошел на палубу, Лофоденские острова лежали уже далеко, окутанные густым туманом, из которого торчали только самые высокие вершины. Все казалось ему как во сне. С трудом мог он себе представить, что там, за утесами, качается на шестах его рыба; когда же разразилась дикая снежная вьюга и закутала в свои тучи землю и небо, он почувствовал заботы владельца, и, в боязни за свое имущество, беспокойно зашагал взад и вперед по палубе. Он теперь был одет как купец, в тулуп и оленью шапку; и то, и другое он купил в Оствагое по настоянию Ильды. Нильс Гельгештад, тоже показавшийся на палубе, с удовольствием осматривал своего гостя в его новом наряде.