Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2 Страница 11

Они жили в джунглях, они работали с утра до вечера, они прорубали эту дорогу, и они устилали ее своими трупами. Они умирали каждый день. Им казалось, что они при жизни попали на тот свет, в ад, где все пытки не имеют конца. Сколько их просыпалось с черным языком и блестящими серебристыми глазами, в сильном ознобе, с болью во всем теле, точно его разрывали на куски! Это была лихорадка джунглей, косившая англичан, как будто выкашивала просто поляну за поляной, она сменялась желтой лихорадкой, которая сводила людей с ума. Бесчисленные клещи, вонзавшиеся в тело, в жалких шалашах разносили клещевую болезнь, приносившую расстройство памяти и буйное помешательство. Японцы просто пристреливали таких больных или отравляли их.

Джунгли переходили в наступление. Тигры похищали людей, зашедших в сторону от дороги, леопарды ходили по лагерю ночью, загрызая спящих на месте или утаскивая их в сумятице и панике, вызванной их нападением, мошкара джунглей разъедала исхудалые, покрытые потом тела, представлявшие сплошную рану, никогда не заживавшую. Большие комары кусали со злостью рассвирепевших собак. С деревьев сыпались пиявки, которые присасывались к спине, к ногам, к рукам — всюду, и их нельзя было оторвать от человека, ими кишела высокая трава, и все ноги работающих были в кровавых ранах от непрерывных нападений этих бесчисленных врагов. Муравьи, страшные муравьи джунглей, проникали всюду, пожирали съестные припасы и так кололи, точно в тело вонзались куски раскаленной проволоки. Клещей нельзя было просто извлечь из тела, они сосали кровь, как настоящие вампиры.

Потревоженные тысячи змей бросались в ярости на работающих, и бывало, что весь лагерь, не выдержав всех ужасов джунглей, съедаемый ими, в крови и в рубище, оставляя мертвых в коричневой жиже болот, устремлялся в паническое бегство. И даже безжалостная стрельба стражей по людям не останавливала бегства.

И сами охранники приходили в ярость и исступление. Тогда власти отзывали на время работающих и на джунгли посылались самолеты. На бреющем полете с самолетов сбрасывались бомбы, которые рвали, крошили на куски джунгли, валили вековые деревья, убивали диких зверей, распугивали их, потом с самолетов спускали бомбы с ядовитыми газами, чтобы заставить зверей и гадов бежать из своих убежищ. И снова люди шли в джунгли, и все начиналось сначала.

Потоки дождей валили с ног ослабевших, голодных, обезумевших от этого непрерывного ада людей. Японцы смотрели на них со злорадством. Вы долго были господами цветных, и вы смотрели, как они работают для вас, теперь сами испытайте на себе всю прелесть империалистического рабства.

— Вы слушаете меня, интересно?..

— Интересно, — сказал мрачно Отто, — чем же это кончилось?

— Несколько раз отступали из джунглей, отступали перед зверями и змеями, отступали, встретив такие топи, перед которыми бессильны все лихорадки и мучения, и снова принимались бомбить и отравлять газами чащу, и снова мертвые ложились вокруг, и их даже не успевали хоронить. Их бросали по ночам подальше в чащу, гиены и шакалы кончали с ними к утру.

Теперь вы представляете себе, что испытывал молодой человек из Сингапура, стоя с лопатой в руках по колени в грязи джунглей, осыпанный пиявками, слышащий рев леопарда ночью рядом со своим шалашом, вытаскивающий из-под мышек клещей, сражающийся с гадами, со всех сторон угрожавшими ему, под окриком японского унтера, который считал себя по меньшей мере раджой в сравнении с этим белым, потерявшим человеческий облик.

Но и молодой человек, вспоминавший теперь прошлое, как видение другого мира, конечно, не раскаивался во всех грехах империализма, в которых был повинен и он, ведя жизнь господина, когда каждое его повеление было законом, и если у него еще были какие-то душевные силы, то эти силы спасали его не раз в трагические минуты полного распада сознания и усталости, которой нет имени.

Но когда маленький, с глазками сумасшедшей болотной крысы японский тюремщик ударил его бамбуковой палкой и раз и два, он больше не видел ничего, кроме этого перекошенного лица из старой желтой кожи, оскаленного рта и пены на губах. Он вырвал у него палку, одним ударом свалил палача в грязь и заставил его хлебнуть грязной жижи, а потом громадными прыжками, как прыгают в пропасть, прыгнул в джунгли — и гром выстрелов прозвучал ему вслед, как голос из далекого мира, с которым у него нет больше ничего общего. Точно он умер и тело само по себе еще по инерции продолжает двигаться, а дух уже свободно парит в вершинах этих лесных великанов, до которых не достанешь глазом.

Что он пережил, бродя в джунглях, передать трудно. Когда он вышел на нас, он не был похож на того молодого человека, с которого начался мой рассказ…

— А что вы делали в джунглях? — спросил Отто, кусая губы и чувствуя, что он попал в трудное положение. Точно слушал рассказ о вещах, которые дома практиковались в так называемых лагерях смерти.

— Мы были партизанами, которые встали против угнетателей бирманского народа, мстили за его мучения и как могли уничтожали японских палачей. Мы долго не могли привести в себя этого молодого человека. Его отвели на нашу лесную базу, где он с трудом пришел в себя, его долго лечили. Когда он отдышался, то рассказал, что с ним произошло. Партизаны знали об этой дороге. Многих угнетателей уложили наши пули в джунглях. Мы были хозяевами этих дебрей, и даже отпетые головорезы из врагов боялись встречаться с нами.

— А англичанин? Что случилось с ним дальше?

— Он уже не мог вернуться к нормальной жизни, так как был уже не в себе. Он много рассказывал о прошлом. Но — продолжалась борьба. Война шла всюду, и в джунглях тоже. Мы знали, что от пленных, строивших дорогу, мало уцелело. Англичанин с каждым днем становился все слабее. Наконец джунгли добили его. Он умер, и мы его похоронили в сухом, хорошем месте…

— Как его звали?

— Он не назвал своего имени. Он только сказал умирая, когда я спросил его, кого известить о его смерти, он сказал и сказал серьезно: «Все человечество!» Я подумал, что он бредит, но он снова приподнялся и, сжав мою руку, добавил, как в лихорадке: «Напишите на могиле: здесь лежит неизвестный англичанин, который хочет, чтобы история его жизни была широко известна всем людям на земле…» Вот почему я познакомил вас с нею, раз судьба свела нас в сердце джунглей, у пятого поворота этой дороги… Он ушел в зеленую тьму, так он называл джунгли…

— Зеленая тьма, — повторил не без вздоха Отто… — Да, это так. Печальная история для белого человека…

— Я думаю, что она была бы печальна и тогда, когда в ней участвовали бы люди желтой или какой-нибудь другой кожи, — сказал У Тин-бо.