Иван Симонов - Охотники за сказками Страница 111

«Эх, Васек, Васек! Хоть ты и тутошний, а зеленодольский-то, пожалуй…»

Еще одна!

И Васек, разгоревшись азартом, о своем поплавке с камышинками совершенно забыл, тоже в мою сторону посматривает. Даже удочка с тростника в воду булькнула, поплыла подальше от острова.

Конечно, удочку нельзя упускать, на ней витая леска с хорошим крючком навязана. На плоту вдогонку пустились.

Васек хвать за удилище, а оно вырывается, острым концом на глубину пошло.

— Лови! — кричу. — Утонет!

— Сильнее греби! Это «он» вырывается!

— Крепче держи! На плот вытягивай! Эх, нелегко загаданные окуни в руки даются. Едва настигли, едва Васек за кончик ухватился — удилище вперед рвануло. И я в это утро в холодной воде побывал, и друг мой того же не миновал. Бурлит по гладкому кожаными носками.

— Удочку не пускай! За шест хватайся! — даю распоряжения. Сам на весла, что есть силы, налегаю — Васька за плотом тяну, а он за собой удочку тянет, не отпускает.

Упорист ты, черный боровой окунь, остер на поворотах, а двойную тягу не выдержал. Подтянул я Васька за плотом на узенький мысок, а за ним на волосяной леске и грозный окунь щетинистый горб показывает. Навозного червя брать не хочет, красненького мотыля брать не хочет, а белую плотичку с ходу заглотал.

Васек насчет безмена постарался. Старенький безмен, поржавелый, а пружина хорошо работает. Четыре фунта с походом окунь вытянул, на нынешнюю меру за полтора килограмма перевесил. Для такого и кукан надо бы сделать новый, и незнакомой лесной бабушке с добрым уловом не худо показаться, да штаны мои в березовом дупле запрятаны, а рубаха, хотя она и длинная, все-таки голые коленки показывает.

Беги один, отнеси в сторожку, — говорю Ваську, приложив к черному окуню плотву и красноперок. — Пусть бабушка завтра уху сготовит.

Поедем лучше вдвоем, отвезем рыбу пильщикам, — отвечает Васек, забираясь на плот. — Пусть дедушка сегодня горячей ухи попробует.

Ох, была в этот день нашим лесорубам уха, какую, наверно, только один Васек на костре варить умеет! И сладкая, и наваристая, и приятным дымком попахивает. И дедушка Никифор, когда поел, похвалил, и Сергей Зинцов тоже похвалил, а два Степана от удовольствия только покрякивали. Про Леньку Зинцова да про Вовку Дружкова и говорить нечего!

— С золотым пером окунь, — шепнул я им, когда чистые ложки к столу подавал. Хотя, признаться по секрету, золотого пера я не разглядел. Перья у окуня были обыкновенные.

Мужской разговор

Степан Осипов посмеивается в жиденькую бородку над басовитым голосом Васька.

— Как же вы его поймали?

— Так и поймали!

— И крючок не оборвал?

— Оборви, попробуй! Леска-то в девять волос сплетена.

— А если бы сам в ней запутался?

— «Если бы…» — густо хмыкает Васек. — А зачем это? Запутываться-то?

У Степана больше нет вопросов. Зато у Васька находятся.

— Какая пара у вас ближнюю полосу на лесосеке подваливает? — спросил Степана.

— А ты и лесом интересуешься? — напускным тоном подивился Осипов. — Дотошный сторожонок. Выходит, на все руки мастер?

— Чай, в лесу живем, — нехотя объяснил Васек, уловив поддельную веселость пожилого лесоруба. — Кто же на этой полосе работает?

— Должно быть, нужны они тебе? — подтравливает паренька, упрямится с ответом Осипов.

— Поговорить надо.

— Если надо, чего же не поговорить! Давай потолкуем на сон грядущий, — снисходительно соглашается пильщик, чуть заметно поводя глазом на стороны.

Гуляев, подмостив под голову затасканный пиджак, после сытного обеда горло дымом прочищает, загибистую самокрутку палит. Сергей Зинцов посуду перемывать мне помогает. Никифор Данилович, прикорнув на любимом пеньке, носом в землю клюет.

— Значит, ваша полоса вдоль сосновой крепи идет? — сообразил «сторожонок».

— Пожалуй, так и есть. Чего тебе наша полоса поглянулась? За брусникой, что ли, прийти собираешься?

— Пни там высокие оставлены, — угнув голову, исподлобья глянул на Степана Васек.

— А что за беда, — по-старому в шутку над малышом оборачивает разговор насмешливый Осипов. — Где не перешагнешь, там перепрыгнуть можно.

Гуляев ворочается неловко на шишковатой постели, подкашливает понимающе, подбадривает напарника. «Валяй, мол, и дальше в том же духе».

Мы с Ленькой еще не догадываемся, что к чему, а Васек неробко насмешливому Степану замечание делает:

— Срезать их надо!

— Пеньки-то срезать?

Осипов и животиком подтряхивает, и головой забавно крутит, будто очень смешное и несуразное услышал. Гуляев со стороны ехидно подхихикивает.

— Ему чурочки для бабки нужны. Печку растоплять понадобились.

— Чего, чего? — встряхнувшись, поднял голову придремнувший Никифор Данилович. Тихий Вовка испуганно таращит из-за его спины большие, навыкате, глаза.

— Вишь ты, какие штуки удумываешь. Слышь, вместо деревьев он пеньки на делянке приглаживать заставляет, — вместо Осипова Гуляев берется сбить парнишку с толку.

— Не все пеньки! Только те надо срезать, которые высокие, — не поддается Васек. — По ближнему краю они, вдоль сосняка торчат.

Степаны на пару и ну Васька просмеивать, и бабку его туда же прихватили. Она, мол, старая, чего в лесном деле понимает? Ничего не понимает! На делянке, слышь, все по правилам сделано, комар носу не подточит.

— Вот так, сторожонок! — мотнул длинной шеей Ваську Гуляев и снова повалился набок, давая понять, что разговор окончен.

Нам с Ленькой за приятеля обидно. Он серьезно про дело спрашивает, а ему шуточки подстраивают. «Разве можно так с гостями обращаться?»

Ленька Зинцов сердитую губу покусывает, и меня на Степанов зло разбирает. Сказал бы словцо, да со старшими спорить не положено. Тяну Васька к себе за рукав.

— Не связывайся с ними.

— Подожди, — высвобождает он рукав. И бас становится таким спокойным, таким уверенным, что низенький паренек на наших глазах будто сразу в мужчину вырастает. И развеселившиеся поначалу Степаны перестают над ним потешаться, как над мальчиком. Вот когда солидный бас лесному пареньку к делу пригодился! Не ровесник мой Васек, с которым недавно на шатком плоту по озеру катались, загаданного окуня добывали — стоит между двумя Степанами знающий свое дело строгий лесник, Василий Кознов.

— Нет, не так! — отвечает он Гуляеву. — А бабка не ошибается. Бабка до сотни считать умеет. Восемьдесят три пенька вам срезать надо. Они по торцу углем помечены, на каждом черный крестик поставлен. Не срежете — деньги за работу не получите.