Аким Некрасов - Енот, нутрията и другие зверята Страница 13

Так вот, прибежал он однажды с поля под вечерок и возбуждённо стал рассказывать что-то парням и девчатам, что собрались у кассы кинотеатра в ожидании билетов. Толпа росла. Ребята смеялись, подшучивали. Никто не верил Димкову, и всё-таки слушали, переспрашивали, просили повторить.

А произошло с Васей вот что. Привёл он коней на попас к Иванковой роще, спутал и только хотел уходить, как в роще кто-то крикнул: «Маргольф! Маргольф!» Василий прислушался… Кто-то в лесу точил подпилком пилу, заржал жеребёнок. «Цыгане остановились табором», — решил Василий и пошёл в рощу. Там, конечно, никого не было. Какие же теперь цыгане кочуют? Но когда он углубился в лес, сзади опять услыхал: «Маргольф!» Сейчас же справа и слева отозвалось замогильным голосом: «Маргольф… Маргольф…» Жуть взяла Василия, он повернул обратно, ускоряя шаги. Вдруг сверху раздалось: «Ку-ка-ре-куу!..» Димков побежал, спотыкаясь о корни, а сверху, справа и слева закудахтали куры, ржал жеребёнок, мяукали кошки, орал петух. Василий даже уверял, что за ним кто-то гнался, пока он не выбежал из леса.

Назавтра только и разговору было в станице, что про таинственный «маргольф». Мнения ребят, друзей Кости, разделились. Одни утверждали, что это филин, другие — сыч, третьи — сарыч. Но все сходились на одном: надо пойти в рощу и узнать, кто напугал Василия. Пятеро отважных вызвались это сделать. Пришли ко мне. Что я мог сказать? Ни филин, ни сыч, ни сарыч не могли издавать тех звуков, о которых рассказывал Димков, кроме разве мяуканья. Но главное — все они птицы ночные, при дневном свете спят. Оставалось только предположить, что парню послышалось, что он, того не желая, приврал. А проверить всё же не мешает.

Костя выпросил у меня на всякий случай ружьё, и группа выступила в разведку.

Лесочек, или, как его называли, Иванкова роща, был в двух километрах от станицы.

Разведчики бесшумно вошли в рощу и засели под деревом на мягкой зелёной выстилке из опавшей листвы.

День клонился к вечеру. Лес был прозрачным и далеко просматривался. Среди зелёных дубов пламенели красные листья дикого винограда. На оголённых кустах шиповника поблёскивали огненные язычки созревших ягод.

Перед ребятами лежала небольшая поляна, на ней одинокий молодой клён чётко вырисовывался на синеве неба голой вершиной. Стояла тишина, как всегда в лесу осеннею порою. Но вот откуда-то издалека донеслось: «Маргольф…» — и следом уже ближе: «Маргольф… Маргольф…» Слово это произносилось чётко, совершенно ясно, но несколько приглушённо, каким-то сдавленным, утробным голосом. Потом послышалось пение скворца, дроздов.

«Ведь осень уже, — с удивлением подумал Костя, — скворцы и дрозды давно улетели, откуда же они тут взялись?»

Где-то совсем близко тонко заржал жеребёнок. Ребята, недоуменно подталкивая друг друга, уставились вверх, но в листве деревьев ничего не было видно. Вдруг на голую вершину клёна, что на поляне, опустилась птица величиною с голубя, но стройнее и тоньше, крикнула очень отчётливо: «Маргольф!» — и застрекотала, как сорока. Не раздумывая Костя прицелился и спустил курок. Прогремел выстрел, и птица упала. Ребята гурьбой выскочили из засады. Птицу подобрали. Она была очень красива, красновато-серого цвета. Крылья пёстрые: концы сверху бархатисто-чёрные, снизу белые, а у основания небесно-голубого цвета… Глаза как две жемчужинки. Все смущённо молчали: было жаль красивую птицу.

— Не надо было стрелять, — вздохнул Саша Ногин.

Костя тоже испытывал что-то похожее на раскаяние и хмурился, подыскивая оправдание своему поступку.

Вечером возбуждённые разведчики ввалились ко мне в комнату и показали убитую птицу.

— Кукша! — воскликнул я. — Вот кто, оказывается, так напугал Василия! Житель тайги, залётная гостья…

— Зачем она к нам-то попала? — спросил Саша.

— На юг, в тёплые края пробирается, — сказал я. — Страшнейший разбойник. Где поселится эта злодейка, там лесным птичкам нечего и думать о выводе птенцов. Она влезает в чужие гнёзда, выпивает яйца, проглатывает голых птенцов вместе с кожей и пухом, ловит и разрывает на куски молодых птенчиков, только что вышедших из гнезда. Эта убийца душит всё, что попадает ей и что она может осилить…

Из убитой кукши мы с Костей сделали чучело. Скоро вся станица знала, что ребята убили птицу, которая напугала Димкова. Сам Василий прибежал. Когда мы показали ему чучело, он недоверчиво посмотрел на нас:

— Зачем обманываете? Разве такая птаха может ржать, как конь? Или точить пилу, кричать петухом?

— Всё может, Вася, — уверил я его. — Это замечательная пересмешница, она очень ловко подражает голосам птиц, животных и другим звукам.

Василий удивлённо прищёлкнул языком и с любопытством стал рассматривать чучело.

Корноухий

У берега Дона на высоком яру, в окружении могучих верб, приютилась избушка бакенщика деда Дормидона. Дед жил одиноко, если не считать лохматой рыжей собачонки со странной кличкой «Нутка». Нутка жила в конуре под вербой; только в непогоду дед впускал её в избу. Утром и вечером, когда хозяин объезжал бакены, она важно восседала в лодке и поддерживала беседу с Дормидоном коротким лаем. Старик редко молчал, все свои думы высказывал вслух.

— Внучка-то, поди, в субботу придёт, а ныне четверг, — говорил дед. — Мучицы горсть да пшена стакан осталось — вот и весь провиант. Пойти в станицу — за день не управишься, а бакены кто засветит, Нутка?

«Гав-гав!» — тявкала Нутка, помахивая хвостом.

Дормидон доживал на перекате последние дни навигационного сезона. Было начало ноября. Вода в сенцах в ведре за ночь промерзала так, что лёд бугрился. Утрами посеребрённая инеем трава сухо шелестела под ногами, ломалась. Но дни стояли ещё тёплые, солнечные. Снегу не было.

Однажды утром дед Дормидон возвращался с бакенов. Нутка сидела на корме. Когда подъезжали к причалу, собачонка стала выражать беспокойство. Потом шмыгнула мимо хозяина и, едва лодка ткнулась о берег, выскочила на яр и залилась звонким лаем.

«Гость какой-то пожаловал», — подумал дед.

Пока он привязывал лодку, лай прекратился. Дормидон поднялся на яр и замер в изумлении. Нутка мирно обнюхивалась с каким-то зверем такой же величины, как и она сама. У зверя были короткие ноги, тонкая мордочка с небольшими круглыми ушами, пушистый, как у кошки, хвост. Тело покрыто палевой с примесью черно-бурого цвета густой шерстью. На спине вдоль хребта и на передних ногах тёмные полосы. От глаз к ушам — продолговатые белые пятна, а щёки чёрные, как баки.

Дормидон был коренным местным жителем, всех донских зверей знал наперечет, а такого сроду не видывал. Собака не собака, и на барсука не похож, кошке и близко не родня. Откуда явилось такое диво? Нутки не боится, да и она не признаёт его за врага. Вишь, обнюхиваются, словно приятели. Дед не знал, что и думать.