Генри Уильямсон - Выдра по имени Тарка Страница 18

Царапающий звук и крошечная вспышка огня. Темнота. Снова чиркнули спичкой, прикрывая от ветра рукой, пока она не разгорелась; красноватые отблески заплясали на неясных тенях деревьев, отражающихся в воде. Неровный свет вырвал из темноты лица двух мужчин. Один из них держал в руке острогу со сверкающими зубьями. Они стояли тихо и настороженно. Затем юношеский голос ярдах в десяти вверх по реке произнес:

— Эй, Шереспер, там через касатик славный коричневый кобелек лупит. Вот бы его поймать!

Ему никто не ответил. Оба мужчины пристально вглядывались в воду. Вот тот, у кого был факел, медленно поднял руку и протянул вперед палец — по заводи скользила тонкая струйка. Острога взмыла над головой второго и, дрожа, повисла в воздухе.

Хриплый голос шепнул:

— Пора! — и острога врезалась в воду.

Воздух прочертила огненная кривая, водная рябь рассыпалась множеством огоньков, — это тот, кто держал факел, бросил его и вошел в воду вместе с юношей, прибежавшим, как только он увидел прыгнувшего лосося. Они искали рыбу ощупью, глядя на ходящее ходуном древко остроги; вдруг один из мужчин крикнул, что зубец проколол ему руку. Он поднял ее вверх, покрытую кровью, и, ругаясь во все горло, орал, что ему оторвало палец.

Тот, кто оставался на берегу, подобрал с земли факел — пропитанные керосином тряпки, привязанные к палке, — и, зайдя в реку, насколько ему позволяли высокие сапоги, протянул факел вперед. Юноша крикнул, что схватил рыбину за жабры, но долго ему ее не удержать. Не успел товарищ подойти к нему, как он выпустил рыбу, вопя, что его укусил за ногу коричневый кобелек.

На залитом лунным светом берегу возле почерневших, чадящих тряпок, лишь кое-где еще тронутых огнем, они перевязывали свои раны. В то время как третий, единственный не пострадавший, наклонился, чтобы поднять с земли пустой мешок, раздалось рычание пса. Рычание усилилось, пес помчался вперед, взвыл от боли и пробежал в обратную сторону, сопровождаемый двумя желтыми огоньками.

— Славный коричневый кобелек, да? Ты его видел в касатике? — проворчал браконьер по прозвищу «Шереспер», потерявший фалангу пальца. — Нам нечего тут и носа казать, когда такие кобельки бродят в округе.

6

Желтые — с ясеня, вяза и ивы, коричневые — с дубов, ржаво-красные — с каштанов, пунцовые — с куманики, плыли по воде первые расцвеченные осенью листья. Буки, сохранявшие рыжевато-коричневый наряд под дождем и градом, были не в силах устоять перед ветром. Покинули свои убежища ласточки-береговушки и все малые певчие птахи, остались только зимородки и цапли. Умолкли птичьи голоса, лишь касатик вздыхал в тишине. Закручивался спиралью вянущий тростник, ливни ломали его хрупкие верхушки.

Начали спускаться к морю угри. Самки шли из прудов и озер, из сточных и дренажных канав, с горных ручьев Дартмура, где издревле брали свое начало Две Реки. Они плыли по мутным водам, змеями скользили по мокрой траве, ползли по рытвинам и колеям, по дренажным трубам. Глаза их становились все больше и больше. Их гнало единое чувство: желание попасть к морю, а оттуда, где у берегов Ирландии кончалась материковая отмель и дно круто спускалось вниз, — дальше, в океан. Чтобы добраться до нерестилища, этим рыбам приходилось идти против Гольфстрима, пересекать Атлантику; только тогда они наконец оказывались в огромном «бассейне» со стоячей водой, где под плавучими водорослями двигаются в абсолютном мраке удивительные светоносные рыбы. Здесь мечут икру угри всего света и здесь они гибнут, в глубине Саргассова моря, откуда прозрачными, плоскими, сжатыми с боков лентовидными личинками они отправились некогда во внутренние воды Европы. Проделав свое колоссальное путешествие, «стеклянные угри» — эльверы — входили в устья рек и поднимались к прудам и канавам, где жили и нагуливались — если их не убивал человек, выдра, цапля, чайка, баклан, зимородок, другая водная птица, сычик и щука — до тех пор, пока инстинкт не гнал их на поиски прародины в Мексиканском заливе.

Угри в долине Двух Рек истребляли икру и мальков лосося и форели, а выдры истребляли угрей. Тарка стоял на мелководье, на нанесенных паводком плоских камнях, а угри, извиваясь, двигались мимо его ног. Сперва, поймав угря, он съедал небольшой кусочек возле хвоста, но, насытившись, стал просто выхватывать их из воды, кусать и кидать обратно. Чем больше он убивал, тем в больший приходил раж: он рвал рыбу, пока у него не заболели челюсти. Угри были покрыты слизью, и, закончив забаву, выдренок еще с полчаса умывался на мшистом камне.

Пока продолжалась миграция угрей, выдрам было легко добывать себе пищу, поэтому они совсем не охотились. Они следовали за угрями по реке и поедали их, всегда начиная с надхвостья и оставляя голову и парные плавники. Большую часть ночи выдры играли. Мать привела детенышей к крутому глинистому берегу, отполированному за многие годы десятками выдр, которые с него катались. Внизу, в реке, примерно в десяти футах от обрыва, была котловина. Скользнув головой вперед по глинистому склону, Тарка увидел, что там кружатся семь пузырьков и веточка посредине; ему захотелось поймать веточку и поиграть. Но когда он нырнул, оказалось, что веточка исчезла, а на ее месте поднимается целая гроздь пузырьков, серебрясь вокруг расплывчатого силуэта чужой выдры. Послышались удары хвоста, и Тарка посмотрел туда, откуда они доносились. Он увидел чужого выдренка, плывущего в пенистых брызгах с веточкой в зубах. Тарка пустился вдогонку, но вскоре путь ему преградила вырванная с корнем ива, обломанные ветви которой купались в реке. Тарка вскарабкался на ствол, стряхнул воду с морды и с ликующим свистом побежал обратно на «горку». Выдренок был уже здесь, все еще с веткой во рту, а рядом с ним взрослая выдра. Тарка сердито «гирркнул» и кинулся обратно к воде. Взрослая выдра запищала, побежала следом, лизнула в мордочку и «замурлыкала» ему в ухо. Тарка зашипел на нее и свистом позвал мать; мать пришла на его зов, но не стала гнать незнакомую выдру и выдренка.

Эта выдра дала жизнь многим пометам к тому времени, как мать Тарки появилась на свет. Шерсть ее поседела на голове и плечах, морда тоже была седой. Клыки стали длинными и желтыми, а трех резцов не было вовсе. Она знала каждую речку и каждый ручей, что текли на север, к морю. Она кочевала по холодным моховым болотам и вересковым пустошам трех графств, ее травили четыре стаи гончих. Звали ее Серомордая.