Евгений Марысаев - Пират Страница 2

В одной из них дог узнал Ласку. Она тоже лаяла и рычала, отгоняя чужака от дома.

Дверь распахнулась, на крыльцо вышел хозяин. Фараон тенью скользнул от плетня и залег за сугробом на обочине дороги.

– Ну, чего всполошились? На место! Спать не даете, дурные...— сонным голосом сказал человек.

Лайки успокоились, одна за другой исчезли в глубине двора; с легким хлопком притворилась дверь, щелкнула щеколда.

Долго пролежал Фараон, не шевелясь и неотрывно глядя на двор, в котором жила Ласка. Дог хотел уже было подняться и идти восвояси, когда за плетнем замельтешило что-то белое, расплывчатое, и в ту же минуту он почуял желанный запах Ласки.

Белесая тень исчезла, затем появилась, словно из-под земли, но уже не на дворе, а по эту сторону плетня, на слободке. Фараон проворно подскочил к собаке. Ласка, не обращая на него внимания, побежала в темноту. Через некоторое время она остановилась и оглянулась.

Еще три недели прожил хозяин в родительском доме, и каждую ночь, когда деревня спала крепким сном, Фараон спешил к Ласке. Вдвоем они бежали за околицу, к речной косе, и расходились по дворам с первым рассветным лучом.

Однажды деревенские кобельки подстерегли Фараона на речной косе и набросились на него. Битва была жестокой, кровавой. Неуклюжий с виду дог увертывался от беспощадных клыков с необыкновенным проворством. Несомненное преимущество его в драке — рост. Вот лайка делает прыжок, намереваясь вцепиться ему в глотку. Фараон высоко подпрыгивает на четырех лапах, вздергивает шею — и собака пролетает мимо. Второе явное достоинство — сила удара лапой по голове. После такого удара, всегда стремительного и неожиданного, лайка долго не может очухаться и совершенно беспомощна. И наконец, его мертвая, бульдожья хватка. Уж если во гневе дог ухватит врага, будьте уверены, не отпустит, пока жилы не перегрызет. На совести Фараона было с десяток загубленных собачьих душ. И если первые жертвы сошли ему безнаказанно (поединки происходили в дачной местности, по ночам, когда люди спали беспробудным сном и свидетелей тому не было), то за ротвейлеров он получил сполна. Чрезмерно раскормленные и ожиревшие без движений ротвейлеры каждый вечер прогуливались по бульвару в сопровождении такой же раскормленной хозяйки в узких голубых брюках. Братья вели себя хамски: кусали встречных собак, скалили зубы на людей. Когда раскормленной хозяйке делали замечание: мол, водите собак в намордниках, раз они такие свирепые, она или не отвечала или тоже показывала зубы и коротко огрызалась. Однажды братья, будто сговорившись, бросились на Фараона и здорово располосовали ему бок. Собак не успели растащить. Они вырвали поводки. Прохожие разбежались в разные стороны. Через считанные минуты ожиревшие и неповоротливые братья ротвейлеры распластались на асфальте с разорванными глотками. И тогда Фараон узнал, что такое побои. Дома хозяин бил его долго, чем ни попадя, а потом три дня подряд не давал пищу. Дог навек запомнил, что убивать своих сородичей возбраняется, даже если тебе грозит смертельная опасность. И не будь той памятной схватки, тех жестоких побоев хозяина, плохо бы пришлось сейчас лайкам. И еще спасло их то, что они с первой же минуты драки поняли, что тягаться с невиданной собакой не следует, и стали разбегаться, унося на своих телах ужасные раны, оставленные здоровенными, в палец, клыками дога.

Фараон несколько увлекся, переусердствовал. Одна лайка все же осталась лежать на заснеженной речной косе. Он виновато забил хвостом, обнюхал ее; успокоился лишь тогда, когда учуял слабое дыхание жизни. Как бы извиняясь, он провел по морде лайки языком.

А Ласка все время сидела в сторонке и преспокойно наблюдала за битвой. Только когда последняя собака дала стрекача, она неспешно подошла к Фараону. Она помогала догу зализывать боевые раны. И это было для него высшей наградой за победу.

Но вот однажды утром хозяин спал дольше обычного и не пошел со стариком на охоту. Когда он вытащил из-под кровати чемодан и начал складывать в него знакомые по городской квартире вещи, Фараон понял: уезжают! И точно: хозяин расцеловался со старухой и стариком и вышел с чемоданом на крыльцо. Дог ошалело выскочил во двор, и хриплый раскатистый лай огласил деревню. Ему тотчас ответили десятки собак, но в этом разноголосье не было голоса Ласки. Не знал Фараон., что рано утром хозяин Ласки ушел на охоту и взял собаку с собою. Сейчас она была далеко в тайге и не слышала призывного лая. На взлетную полосу хозяин буквально тащил Фараона за ошейник. Он не хотел уезжать; хозяин догадался, что егоздесь удерживает.

– И здесь кому-то голову вскружил? — не то одобрительно, не то осуждающе сказал он и прихлопнул собаку концом поводка.— Тогда, брат, у тебя не сердце — общежитие!...

С великой неохотой Фараон залез в маленький почтовый самолетик «Аннушку». Когда дверцу захлопнули и, чихнув, взревел мотор, на Фараона нашла такая тоска, что он вытянул шею и громко, длинно, перекрывая работу двигателя, завыл.

Ласка круто переменилась после отъезда Фараона. Уже не было той игривой верткой собаки, хозяйской отрады, что по-щенячьи, на всех ногах одновременно, прыгала возле людей, радовалась всем. Она как бы углубленно ушла в себя. Так ведет себя человек, в жизни которого должны произойти серьезные перемены, Был весел, беззаботен и вдруг — на тебе, словно подменили!

Она неприкаянно бродила по селению, останавливаясь возле тех дворов, где водились щенки, подолгу смотрела на них. Если какой-нибудь' любопытный несмышленыш вылезал через дырку в плетне на большак, она начинала облизывать его. Бока лайки раздались, округлились, и теперь она уже не могла шибко бегать, и хозяин не брал ее на охоту. Надев тяжелые камусные лыжи за околицей, поправив за плечом бескурковку «Зауэр», хозяин ласково трепал загривок собаки и говорил:

– Тебе, мамка, больше отдыхать надо. Полеживай да посапывай. Поняла? Иди, мама, иди домой, без тебя управимся.

И теперь он хаживал на промысел с Ладой, Липкой и Цыганом, а Ласка только провожала их за околицу. Когда прошли трескучие морозы и в воздухе едва слышно запахло весной, Ласка совсем затяжелела. Целыми днями она лежала в своей конуре и очень плохо себя чувствовала. Обычно после еды, переваливаясь с боку на бок, как ожиревшая домашняя утка, она брела за огород, где стояла укрытая большим куском полиэтилена копна, отыскивала в сене засохшие листья зеленого или сизого щетинника и с отвращением съедала их. Щетинник сразу вызывал рвоту, собаке становилось немного легче.

Но гораздо больше физической слабости изводили Ласку Лада и Липка. Они отгоняли ее от Цыгана, который все время увивался за нею, а на них не обращал никакого внимания, ревновали к хозяину, который норовил сунуть Ласке кусок послаще. И если раньше зубастая Ласка живо ставила их на место, то теперь она была почти беспомощна. А Лада и Липка беспрерывно задирали ее.