Долли и Эдуард - Грей Страница 2

так устал! Столько всего делал, во стольких местах побывал! И где запропастился Том? Он уж их рассудит! Конечно, не скажет чего лихого Долли, но эта смутьянка точно язык проглотит, при старших спорить и обзываться не станет. Но Том все не шел. Да и что ему делать в спальне на втором этаже посреди бела дня? В то самое время, когда Долли безраздельно овладевала всем домом, превращая все кругом в сплошное царствие лености!

Том на выручку не придет.

— Больно надо. Я проголодалась. Пойду попрошу Тома, чтобы приготовил мне что-нибудь вкусненькое. — Долли смерила его презрительным взором и вышла из комнаты.

Эдуард открыл ее (нагло присвоенную у Тома) книгу. Ничего не разобрать — сотни маленьких, будто гнус в жаркий день, закорючек. Он старался переворачивать листы осторожно (так, как это всегда делала Долли — с изяществом), чтобы ничего не повредить (А то жди беды и новую порцию брани — совсем не от Тома!), ведь именно эта книжица — такая ветхая, пыльная, в тканевом переплете с цветочными узорами — и никаких картинок внутри! Уж картинки бы он понял! Цветы же узнал на обложке? Узнал.

Он вздохнул, думая о том, что и ему не помешало бы научиться читать. Или делать вид. Он устроился на полу, смотря в раскрытую перед ним бездну неизвестности. Жаркий день его разморил.

Есть в этом что-то прекрасное все-таки. Хоть чтение — занятие бесполезное. Эдуард закрыл глаза.

Ему снился сон, будто бы он научился читать. И всех теперь обучал грамоте. Даже Долли стала его уважать. Задавала вопросы. Спрашивала о делах, о том, что написано тут и тут, там и вон там, просила рассказать во всех подробностях, сознавшись, что не умеет читать и всю дорогу притворялась. А он рассказывал — все от первой строчки — до последней, без утайки и с удовольствием. Даже Том поразился его умениям!

— Эдуард, — воскликнул старик, — кажется, пора отправлять тебя в школу! Вместе с мальчишкой Шепардов, младшенький который, станете ходить в город! А потом, как выучишься всей-всей грамоте, возьмешься мне помогать с бумагами. Вот дела у нас на ферме пойдут в гору!

От грез его оторвал крик Долли. Вовсе не гневный, она иногда так покрикивала во время скандалов, когда что-то делалось не по ее указке.

— Том! Том! Том! — орала она — истошно, надрывно. Долли плакала, вроде бы. Плакала, кричала, звала Тома.

Эдуард бросил все — свои мечтания и открытую книгу, — помчался вниз, на кухню.

Долли услыхала его шаги. Занавесь зашуршала.

— Долли, что стряслось?!

— Том…

Глаза Эдуарда округлились, сердце бешено билось о ребра, пока он несся вниз, а теперь и вовсе готовилось выпорхнуть наружу.

Том лежал на кухонном полу. Эдуард ощутил запах лекарств и болезни — сладковато-приторный, травянистый, удушливый, смешивающийся с душком экскрементов, сальной кожи и пота — после их сегодняшних трудов. Он знал этот неприятный аромат. Как и то, что он сулил. Так разило от выпивох в городе — хворых, сварливых, медленно угасающих, купающихся в невыносимой вони пива и дыма… Но от Тома… От Тома никогда так не пахло.

— Он решил прилечь! Ну не на кухонном же полу! И совсем не реагирует на мои просьбы. — Долли поморщилась. Только что она в ужасе вопила, но при Эдуарде собралась. — Том, я голодна! Том! Вставай.

— Долли… — Эдуард так и стоял на месте, не в силах сдвинуться, подойти ближе. Старик лежал лицом вниз. На полу. Лежал и не шевелился. Рядом валялся стеклянный пузырек и россыпь какого-то порошка… Лекарство, которое тот так и не успел принять… Или принял… Вот откуда этот странный запах.

— Сделай же что-нибудь! Ты же его любимчик! Эдуард! Чего ты встал? — Она принялась трогать Тома, но куда такой малышке перевернуть тело взрослого мужчины? — Помоги!

— Долли… — снова повторил Эдуард.

— Ну помоги же, дуралей! Том холодный! — Долли расплакалась. Он еще никогда не видал, чтоб та плакала.

— Ты помнишь, что случилось у Шепардов, когда снег сошел?

— С чего я должна помнить, что там случилось у Шепардов?

— Тогда умерла Надин.

— Их там так много! Кто их разберет? — Долли трогала Тома и рыдала… Рыдала и рыдала в тщетной попытке привести старика в чувство. — Не говори так! Не смей! Подсоби лучше!

— Тогда они вызывали доктора, — продолжал Эдуард, он все же справился со страхом, кинулся помогать Долли. Куда уж ей? Куда уж ей — такой маленькой, такой жалкой перевернуть такого огромного Тома? Такого громадного, отяжелевшего, такого твердого и холодного. Такого бледного и беспомощного. Такого…

Вместе им это удалось. Том не дышал, глаза его вперились в потолок — пустые и неподвижные, на губах пузырилась кровавая пена. Надин выглядела точно так же. Откуда бы Долли это знать? Она не видела. Она не спрашивала о том, как Надин ушла из мира живых. Но Том находился тогда с Шепардами… вместе с Эдуардом. Об этом судачили, но какое дело Долли до слушков и сплетен? Никакого. Она все проспала. А Эдуард ей ничего не рассказывал. Долли не спрашивала, даже если и слышала болтушек. Слышала — как же иначе? Но не спрашивала — Эдуард не отвечал.

Теперь на их зов не реагировал Том.

— Так давай и мы вызовем доктора! — Долли не могла успокоиться. Возможно, ей потребуется корень валерианы, чтобы прийти в себя. Чтобы забыться, точнее.

— А ты умеешь им пользоваться?

— Конечно! Я же не какая-нибудь дуреха! И это называется — телефон. — Долли всегда оставалась Долли. Эдуард — Эдуардом. — Снял слушалку, крутанул ручку! Услышал в слушалке девушку, говоришь ей в говорилку — девушка, соедините с доктором! Срочно!

— Ладно. Давай так. — Эдуард вздохнул, заглянул в глаза Долли, на Тома он боялся смотреть. На Тома и его пустые глаза. На глаза Надин. Пустые — аки пузырек на полу. Стеклянный пузырек от пахучего лекарства. А если она права? А если доктор сумеет его спасти. Чего же мы медлим?

— Чего же ты тянешь? — Долли побежала в прихожую, там располагался аппарат.

Эдуард снял трубку. Долли покрутила рычажок.

— Алло. Добрый день, с кем вас соединить? — отозвалась девушка. Долли и Эдуард даже подпрыгнули от неожиданности — у них получилось!

— Алло! Нам нужен доктор! На ферму! Нашему Тому стало плохо! Он лежит и не шевелится! — закричал Эдуард.

— Алло? — Девушка будто совсем ничего не поняла. Но он же четко проговорил каждое слово —