Иван Симонов - Охотники за сказками Страница 20

После хорошего трудового дня сладко было уснуть в своем шалаше на душистой хвое, покрытой свежим сеном. Уже одна мысль, что мы сами построили себе этот дом, была нам дороже дорогого.

И все думал я, засыпая, о «лесной королеве» — о девчонке в сером платьице, представлял себе, как она ходит где-нибудь поблизости, прислушивается, о чем мы разговариваем, или, приоткрыв завеску, засматривает черным глазом, хорошо ли мы устроились, спокойно ли нам спать будет.

Кщара

На следующее утро, еще не занялась заря, дед уже звонил возле нашего шалаша в какой-то глухой и странный колокол.

— Эй вы, сони! Что вы спите? — приговаривал он. Дома нас так никогда не будили. Солдатом был отец.

Германскую и гражданскую войны от начала до конца прошел, а командовать по-дедушкиному не научился.

Дома совсем по-другому получается. Сначала я слышу, как отец скрипит дверью и советуется с матерью: «Надо будить Коську».

Не скажи он этого, я так и лежал бы с открытыми глазами, смотря из-под одеяла, как мать кладет в печку дрова, разжигает на шестке смоляную лучину, по деревянному катку завозит в печное отверстие большой чугун картошки, щеткой заметает мусор в огонь. Но если сказали, что меня надо будить, сразу так хочется спать. И я закрываю глаза. Отец окликает меня негромко. Я слышу неуверенность в его голосе и молчу. Он еще несколько минут стоит у порога, прокашливаясь, потом выходит на улицу. Возвращается, когда я действительно сплю.

— Костя, вставай! — будит он несмело, словно боится разбудить. Повторяет погромче.

И я встаю лишь тогда, когда голос отца становится по-настоящему громким и сердитым.

Дедушка — другое дело: он так зазвонил, что улежать спокойно невозможно — обязательно хочется взглянуть поскорее, какую это он музыку придумал.

Мы приподнимаем край плаща у входа и вылезаем из шалаша. Дедушка сидит на чурбане перед красными угольями костра и стучит палкой по пустому чугуну.

— Живо марш на озеро! — бодро отдает он команду.

Кто посмеет ослушаться такого решительного и ясного приказа?! И мы бежим наперегонки.

Трава в холодной росе чуть тронута розовыми красками еще невидимого солнца. От утренней свежести, от зябкой росы прищуренные, заспанные глаза сами собой раскрываются шире, дрема убегает прочь. Ох, как хорошо подняться сразу, не разваливаясь лениво в постели! Какой чистый воздух, какое красивое озеро перед восходом солнца! И хочется радостно крикнуть что-то товарищу, румяной заре или просто бору, только бы подать веселому утру свой голос.

И вода, которую по утрам так скупо пускаешь из умывальника, здесь совсем не та. Закатывай выше коленок штаны, выбирай себе любое местечко, зачерпывай ее вместе с плавающим над озером туманом.

Одной рукой дедушка умываться не разрешает, говорит, что так умываются только кошки.

— Да еще разве медведь в берлоге, — добавляет он. — А настоящие охотники и рыболовы берут воду пригоршнями.

Мы, конечно, хотим умываться, как «настоящие». Рукава, ворот рубашки, окунувшиеся в воду штаны — все мокрое.

Ленька Зинцов моется в сторонке. Дедушка принес ему большой желтый кусок ядрового мыла, и он небывало старательно растирает свои цыпки на руках и ногах. От него по тихой воде медленно расплываются большие и красивые, дегтярные пятна с разноцветными переливами. Значит, он выполнил дедушкино указание, не забыл смазать на ночь заскорузлые ноги чистым дегтем.

Дедушка Савел начал с того, что повел нас на Кщару — известное на всю округу чудесное лесное озеро.

— На Санхре раки водятся. Линь на раковую шейку там хорошо берет. В Порядове — карасики по пятаку, больше не растут. На Гаравах — щука. Ей порядовских карасиков только подавай. А в Кщаре, — ведет с нами дедушка дорожный разговор, — там всех сортов рыба водится. И немудрый рыболов на Кщаре без ухи не останется.

У деда такое правило: куда идет, о тех местах больше и речь ведет. О Кщаре такую историю рассказал, что не терпится нам взглянуть поскорее на удивительное озеро.

Появилось оно, по словам деда Савела, в одночасье. Все был лес как лес — прекрасный сосновый бор. Вечером мужики здесь деревья валили, дрова пилили, а утром при-шли — ни дров, ни бревен, ни самого леса как не бывало. Раскинулось на том месте огромное озеро непомерной глубины, с островами да заводями. Обойти его кругом — добрых пятнадцать верст будет.

…Не вдавайся в обиду, дорогой читатель, что в наших записях верста с километром, аршин с метром рядышком идут. Ведь это тридцать с лишним лет тому назад было. И тебе неплохо запомнить на случай, что старая Россия сукно вершком да аршином, хлеб фунтом да пудом, а дорогу верстой да саженью мерила. На нашу долю и выпало зубрить переводы со старых мер на новые.

Из пятнадцати верст шестнадцать километров складывается.

Вот какая махина земли исчезла за одну ночь на месте нынешней Кщары!

А кто на деревне знал в старину, что такие обвалы из-за подземных вод получаются? Никто не знал.

Услышали о чуде местные попы, решили: дело выгодное. Пустили слух, что не обошлось тут без нечистой силы. И пошли на озеро с крестом да водосвятием. Деньги за молебен с мужиков собрали, «на святую церковь».

— А от слова «кщеное», крещеное значит, и получило озеро свое название — Кщара, — объяснил нам дедушка. — Там под корягами такие окуни водятся, какие вам и во сне не снились, — подогревает он наше нетерпение.

А сам шагает впереди, прямиком, без дороги, даже без признаков какой-нибудь тропинки.

— А если печная щука попадется, тут уж и самой крепкой леске несдобровать.

Про «печных» щук мы даже не слыхивали. Оказывается, это такие щуки, которые сами в печку плавают.

Была на том месте, где образовалось озеро, заброшенная избушка. Когда лес провалился, и она под воду ушла. Крыша и бревна наверх выплыли, а печка на самом дне в озерной глубине так и осталась. Вот щуки, которые подогадливее, и стали в нее плавать. Сама в печке, а голову на шесток высунет, лежит — не шевелится. Если рыба мимо плывет — щука тут как тут: раз — и проглотила. У которых и зубы выпали, и сами они будто мохом обросли, а все не попадаются в настоящую жаркую печку или на костер рыбакам.

С этой думой об удивительных щуках и закинули мы в первый раз в жизни удочки в лесное озеро.

Уже заря прошлась по воде, осветив широкий плес, густо поросшие тростником и камышами берега и заводи. В разных местах с берега висели над водяной розоватой гладью наклоненные стволы деревьев, другие нестроенными мосточками легли прямо на воду, высоко поднимая зеленые сучья.