Станислав Олефир - Встречи в Колымской тайге Страница 21

Здесь очень много белок-летяг. Каждый раз, когда я встречаю летягу, мне кажется, что передо мною живая игрушка. Она чем-то напоминает Чебурашку. Такая же глазастая, ушастая и очень ласковая с виду. Кормится летяга обычно в сумерках, но бывает и так: идешь среди бела дня тайгой и вдруг слышишь «хрум-хрум-хрум». Поднимаешь голову, а в лицо кусочки коры и лиственничные веточки сыпятся.

Обыкновенная белка — животное очень чистоплотное. Как только в гнезде заведутся блохи, она надолго покидает жилище. Переносит и детей. Летяга особой аккуратностью не отличается. Я часто нахожу гнезда летяг в дуплах. От дупла тянутся многочисленные натеки желтоватого помета. Конечно, если летяга ведет себя так же и в беличьем гнезде, то хозяйке приходится убираться подальше. А ведь молва утверждает, что летяга ест белок.

Через полчаса мы приблизились к длинному озеру. Вода в нем упала на целый метр, образовав по кромке почти отвесную стену. Пробуем лед палками, ударами ног, топором. От топора лед кряхтит и раскатывает глухое эхо. Идти по озеру сплошное удовольствие. Полуторакилометровое расстояние проскакиваем, как на вороных. Сразу за озером мысок, на котором несколько толстых деревьев. Рядом с одним темнеет медвежья ловушка. Она несколько отличается от той ловушки на Лакланде, но тоже с узким входом и настороженной тросовой петлей. В ловушку ведут свежие лисьи следы. Вокруг валяются комки смерзшейся ржавой селедки. Кто-то закармливал ловушку основательно. Настораживаем в проходе два капкана.

Перед нами другое озеро, но по нему гуляет наледь, приходится лезть на сопку. Озеро длинное и гладкое, словно отутюженное. Наледи почти не видно, она прячется под снегом. Этой ночью озером прогуливался заяц, дважды проследовала лиса. В следах темнеет ледок. Значит, вода прорвалась наружу совсем недавно.

Неожиданно Бумка, до этого неотступно следовавшая за Лёней, спустилась к озеру и спокойно затрусила по самой его середине.

— Все-таки собака — это вещь! Нужно же заметить, где под снегом вода, а где лед! — восторгаемся мы и, пропахав приличную борозду, скатываемся на лед.

На середине озера вздымается небольшой черный холмик, к нему ведет масса следов. Бумка уже там. Бегает, нюхает, что-то выгребает лапой. Это вмерзшая в лед гагара. Вокруг валяются черные и пестрые перья. Лисы, горностаи, кедровки уже наполовину съели гагару, остальное забрала наледь. В таком месте неплохо было бы поставить капканы, но скоро вода подступит сюда.

За вторым озером в Ульбукское ущелье спускается покрытый лиственницами распадок. Это первый, встреченный нами на десятикилометровом пути, в котором может водиться дичь. В предыдущих можно было видеть редкий ольховник, пригодный разве что для зайцев…

Наш костер у самого ручья. Здесь же темнеет большое островерхое сооружение. По-видимому, это и есть чум Лешки Попова. Он напоминает курень, в котором на Украине живут пенсионеры, охраняющие бахчу. Трудно представить, как в нем можно заночевать даже в двадцатиградусный мороз.

Лёня добыл белку. Теперь у нас три штуки. Все белки хорошо выкуняли и отливают серебром.

Пообедали, с полчаса отдохнули. На входе в шалаш повесили пакетик. В нем спички, соль, немного сухарей. Еды нужно бы оставить больше, но… самим придется туго. Я готовил мешки, которые Саша Зотов должен был отправить на «Кресты», а продуктами занимался Лёня. И вот уже со второго привала начали экономить сладкое. Такое же положение с хлебом и салом. Только папирос море. Да еще Лёня прихватил с собой в тайгу два зеркальца. Он расцарапал щеку и теперь страдает с удобствами — через каждые пять минут вынимает зеркальце и смотрится.

Примерно в полукилометре от чума Лешки Попова тайга резко обрывается. Перед нами широкий распадок, покрытый низкорослыми кустиками. То там то сям над долиной поднимается легкий пар. Это гуляют наледи. Почти на середине долины приметная складка. Кое-где ветер согнал с нее снег, обнажив россыпь мелких камушков. Прощупывая дорогу палками, рискуя каждое мгновение оказаться в воде, выбираемся на складку. Просматриваем распадок с возвышенности. Это старая вырубка. Лес заготавливали летом, отчего все пеньки низкие, и только некоторые выглядывают из-под снега. Ручья нигде не видно. Он ушел под землю и выныривает аж за теми далекими лиственницами, что чудом остались среди вырубки. Сразу же за выходом ручей разлился по всей долине. Слабый мороз не может справиться с водой. Под нами пока сухо. Но наледь уже подступила к самой складке и в двух местах перерезала ее. Нужно перебираться на сопку. Высматриваем подходящее место и некоторое время идем посуху. Я шагаю впереди, Лёня чуть сзади. Еще с полсотни метров, и мы вырвемся на сопку.

— Осторожно, вода! — вдруг кричит Лёня и шарахается назад.

Поворачиваюсь и вижу, что мои следы быстро набухают. Длинными прыжками мчусь обратно и только теперь слышу, как мокрый снег маслом расползается под валенками.

Страшно трет ноги. Вода по ватным брюкам поднялась до самого паха, и жесткая ткань сдирает кожу. У Лёни носки сбились в комок, и он хромает. Останавливаемся. Лёня снимает валенок, отжимает и расправляет носки. Ступня и пальцы сморщились и почернели.

— Линяют, враги, — говорит Лёня, шевелит зудящими пальцами и начинает обуваться.

Уже совсем темно. Идем, заботясь только о том, как бы не прозевать место слияния Ульбуки и Тайного. По нашим расчетам, это произойдет у правого края долины. Мы все время стараемся забирать вправо. Фонарик выхватывает мелкие кустики, редкие пни, дымящиеся полоски воды. Навстречу тянет студеным ветерком. Жутко даже представить, что придется ночевать у костра. Бумка бредет за нами и тихонько поскуливает.

Наконец в одиннадцать часов вечера упираемся в узкий ручей. Оставляю Лёню и иду навстречу течению. Кажется, все правильно. Ручей бежит поперек долины, и на фоне неба просматривается распадок, из которого он вытекает.

Возвращаюсь, и мы уже вдвоем идем вниз по Тайному. Нигде никаких строений не видно. Вскоре подходим к месту слияния ручьев, там расходимся, делаем круги по долине, но все безуспешно. Лёня натыкается на группу деревьев, ложится под ними прямо в снег. Что же, придется здесь ночевать. Но нужно еще немного поискать. Загораживаю Лёню от ветра рюкзаком и печкой, еле переставляя ноги, снова отправляюсь вдоль ручья. Стараюсь держаться метрах в тридцати от русла. Прохожу с полкилометра и вдруг замечаю что-то темное. Кажется, и правда какое-то сооружение. Так и есть! Полуразрушенная изба, вернее, барак.

Посреди барака, на месте бывшей печки, разжигаем костер и пристраиваем над ним котелок, набитый снегом. Ветер разгулялся вовсю, свистит в щелях барака и полощет языки пламени. Нам он уже не страшен. Есть дрова, есть защита от ветра и мороза, скоро будет и жилье. В углу барака расчищаем площадку метр восемьдесят на два сорок. Будем сооружать совсем маленькую комнатку с одним окошком и узкой дверью. Изготавливаем мерку, перебираемся к поваленной стенке и приступаем к первому бревну. В это время из-за туч продралась тонкая луна, с натугой осветила сопки, долину, какое-то маленькое сооружение у самого ручья. Посылаю к нему Лёню, сам иду к костру и готовлю ужин. Попутно помогаю Бумке очистить лапы ото льда, делаю ей постель рядом с костром.

Лёни долго не было. Уже закипела вода в котелке, и я принялся искать заварку, вдруг слышу:

— Ты что, глухой? Ура! Готовую избушку имеем. Полчаса работы, и спим.

Тороплюсь к ручью. И правда, избушка в самый раз. С печкой, дверью, нарами и массой дыр. Правда, печка в некоторых местах прогорела насквозь, труба коротковата, но мы не с пустыми руками пришли. Меняем печку, устанавливаем трубу, разводим огонь. Теперь ветер старается в нашу пользу. Через десять минут бока печки раскалились добела.

Мы конопатим дыры, а Бумка сидит у печки и клюет носом.

— Умаялась, бедная, — жалеет ее Лёня.

21 октября

Среди ночи кончились дрова. Хочется есть. Но еду приходится экономить. Поднимаюсь и начинаю готовить жаркое из белок.

Разбираю потрошки, разрезаю беличьи желудочки и выкладываю заполнившую их белую кашицу в крышку от котелка. Это перетертые в муку ореховые ядрышки. Впервые меня угощали ими в Архангельской области на реке Мезень. Поджаренная кашица издает тонкий и очень аппетитный аромат. В найденной под нарами банке из-под кабачковой икры варю тонкие кишочки для Бумки. Собака стоит возле печки и следит за каждым моим движением.

По вкусу беличье мясо значительно уступает зайчатине. Но мясо есть мясо, и мы втроем с азартом наваливаемся на еду…

Утро наступило яркое, веселое. Проснувшись, вижу, как ножи солнечных лучиков, прорвавшись сквозь щели между бревен, зайчиками расселись на полу и закопченных стенах. Слышу, как у самой стены посвистывает оляпка и скрипит кедровка.