Уильям Хиллен - Черная река. Тоа-Тхаль-Кас Страница 25

Люблю сначала посидеть в лодке у края воды, разглядеть внимательно все вокруг и только потом забросить леску. Сознательное мышление отключается, и в душу входит мирная жизнь пруда, но, если всплывет форель, я ее замечу; обычно это одна-две рыбы...

Помню, я как-то весной сидел там погруженный в созерцание. На берегу появилась лосиха с крошечным новорожденным теленком. На озере были гоголи [33], ушастые поганки и малые гоголи — всех по паре. В камышах бранились трупиалы [34], в лесу барабанили воротничковые рябчики, причитал козодой, выпь скрипела как водокачка.

В камышах форель поедала стрекоз. Я наблюдал за прыжками этой рыбы почти до вечера. Через полчаса стемнеет. Форель возобновила взлеты. Я осмотрел ярко-голубую полосатую муху «белый медведь» на крючке номер 2 с длинным стеблем. Наживка потрепанная, слишком крупная, экзотическая. Хороша для показа, для беседы рыболовов, только не в воде. Вещь завораживающая, подошла бы, пожалуй, для людоедки-мальмы, дремлющей на дне пруда и пожирающей все, что попадется на глаза. Я привел в порядок муху, подострил крючок, привязал наживку.

Выскользнув из своей засады, я отмотал метров двадцать лески, оставив немного в запасе, и начал ждать. Рыба поднялась около лилий. Подаю наживку, форель буравит воду, но крючок засел крепко. Рыба едва не прикончила меня и мою лодку на затонувшей коряге, а потом проволокла сквозь заросли лилий в заводь. В конце концов я вытащил ее сачком, прикинул на руке, сколько весит, а затем выпустил на волю...

— Поздно уже, и я с голоду подыхаю, — напоминаю я Слиму в третий раз.

— Ладно. Шабаш. А то я здесь готов хоть неделю торчать.

Широкий плотный лось ростом этак на метр тридцать рысцой пересекает луг, грузная складка кожи на шее раскачивается из стороны в сторону. На рогах все еще приклеены полоски бархата.

— Неплохо бы такого заложить в морозильник, — говорит Слим. — Ничего, вертелу по нему недолго скучать.

Хитро придумала природа. В гон лось-самец почти ничего не ест, хотя бродит без устали в поисках коровы. К ранней зиме он не успеет припасти ни грамма жира, если же осень протянется, то к декабрю лось будет опять в форме. В брачный сезон, когда лось возбужден и плохо соображает, охотиться на него легче, но бить на мясо его нужно в августе или в самом начале сентября. Поэтому в отдаленных районах охоту на лосей открывают рано.

— Есть новости, Чарли?

— Лошади малость разбрелись. На эту ночь поближе поставлю.

Слоисто-дождевые облака после грозы рассеивались, начинали поблескивать звезды. От костра, разведенного Чарли, дышало уютом. Аромат рома, разбавленного водой Дивного ручья, мягко вписывался в благоухание ночи. Мы жарили мясо на ивовых угольях, тушили собранные в «котловане» грибы. Сэк съел четырехфунтовую форель и сгрыз в порошок кости от жаркого. А потом настал и черед гагачьего спальника. Дождик постукивал по брезенту. Шуршали камыши. Радужная форель плескалась в берилловых водах.

ВВЕРХ ПО ЖИРНОМУ ПУТИ

И глашатай, премудро кивнув головой,

Возвестил: «Все погода решит».

Льюис Кэррол. «Охота на снарка»

Я проснулся от звона колокольцев и услышал, как Сэк надрывается, а Слим вопит: «Чарли, шугани их! Они же на палатку прут!» Подхватив свое барахло, я выкарабкался наружу и при этом обвалил палатку. Напуганные чем-то лошади грозили растоптать ее в ту же минуту. Слим и Чарли, держа в руках по колокольчику, ржали как помешанные. У костра на корточках грелись Алэн Слэш, Джонни и сын Маргарет, прискакавший ночью.

— Картина «Рассвет на болоте», — хмыкнул он.

После крепкого кофе мир начал глядеться веселее. Обрывки слоисто-кучевых облаков вразброд неслись на восток по чистому небу. Языки тумана вились вверх по склонам и отслаивались от вершины горы. За ночь бобр починил плотину, и воды в ручье убыло. Мелкая форель поднималась к поверхности. Ласка с заплатками белого зимнего меха на шоколадной шубке перебегала через ручей по бревнышку. Скоро она станет совсем как горностай. Пискнув словно вспугнутая мышь, я подманил зверька чуть не на полметра. Потом навел бинокль на озеро внизу: по берегу бродят два лося, на воде, как обычно, качается пара гагар, спинки выныривающей форели поблескивают на солнце.

Я пособил Алэну навьючить переметную суму на лошадь, а сам сел на гнедого конька и, взяв Сэка в попутчики, двинулся впереди остальных дальше на запад, довольный, что еду верхом и буду вплотную наблюдать лесную жизнь. Лес был до отказа набит певчими птицами: там были щуры, клесты, сосновые чижи, юнко, гаички, вьюрки, поползни, корольки, крапивники, славки, свиристели, танагры. Среди стволов то и дело полыхал алый гребешок хохлатого дятла и звучал его воинственный клич. Этого нелюдима больше нигде не встретишь: он прячется в глуши старого леса, но при этом полезный член общества, так как долбит дупла под гнезда для других птиц и поедает личинок древоточцев. На пути попалась группа оленей — молодые самцы, гладкие, откормленные и смирные. В одном месте я слез на землю, чтобы получше разглядеть след гризли, а рядом обнаружил и волчий след. Сэк поспешил заявить, что волк его мало волнует.

Есть что-то призрачное в сентябрьской ясности, когда первый ток холодного воздуха, перекатив через южные склоны, приносит заморозки в долину. Наспиртованный морозом воздух для начала всегда ярко-ярко высветит какую-нибудь одну мелочь — лист, птицу. Затем, словно кто отдернул занавес, скрывавший холст великого мастера, видишь всю филигранную работу в целом. Багряные клены роняют робкие взгляды. Подобрав ноги, сдвинув рыжекудрые головы, о чем-то толкуют тополя. Березы в лайковых перчатках, напудренные осины. В прогалах между деревьями вспыхивает солнце. Зеленый ковер усеян конфетти иван-чая. Мы пробираемся через чащу почти неслышно.

Путь пересекает черная медведица с тремя медвежатами [35]. Скачем за ними. Звери разжирели от голубики. Медвежата с ходу вскарабкиваются на тополь, а мамаша, раздосадованная нашим вторжением, ходит вокруг ствола и угрожающе ворчит. Один из уморительных зверенышей лезет на верхушку, раскачивается и едва не грохается наземь.

Черные медведи лазают по деревьям ради забавы, как мальчишки. Кроме того, на деревьях они спасаются от гризли [36]. Карабкаясь по стволу, медведь обхватывает его с обеих сторон в отличие от пумы, которая на дерево взбегает по-кошачьи. У пумы четыре когтя на каждой лапе, а на передних к тому же большие пальцевые отростки. У медведя пять когтей, но нет отростков. Что касается гризли, то их медвежата также иногда залезают на деревья, это я сам не раз наблюдал [37]. Вообще же гризли для этого приспособлен хуже, чем черный медведь, да и не склонен лазать по деревьям: нрав у него серьезный. Крупный черный медведь тоже не всегда может влезть по стволу.