Джеймс Кервуд - Быстрая Молния Страница 26

Быстрая Молния не пошел за ним. Мистик в одиночестве побрел к туше мускусного быка и принялся глодать мерзлое мясо. Третий волк, единственный оставшийся в живых из стаи Быстрой Молнии, присоединился к нему в полной тишине, которая наступила после бури. И этот волк, как все полярные волки, был белым. Мистик злобно оскалился, когда тот подошел слишком близко. После вчерашних кровавых событий он более чем когда-либо невзлюбил белых волков и не доверял им. Поев, он вернулся к Быстрой Молнии и опять принялся скулить и подталкивать его носом, пытаясь заставить его встать. Быстрая Молния, медленно приходя в себя из мрачных и непроницаемых теней небытия, куда ввергла его болезнь, сознавал, что где-то — далеко-далеко отсюда! — Мистик зовет его. Но Мистик не ощущал и не понимал его усилий в попытке ответить: едва заметную дрожь мышц тела, движение ушей, бесплодные старания приподнять голову. Он снова вышел из укрытия. В белом великолепии ночи ему казалось, что он почти различает запах лесов, и он уже видел их в своем воображении там, за линией звездного горизонта. В этом воображаемом расстоянии не было ни вех, ни измерений. Одна миля, десять или две сотни, — каждая клеточка в его теле призывала Мистика покинуть чужую, враждебную страну голодных белых волков ради своих собственных обширных лесов и болот, полных изобилия, где его собратья бегут серым плечом к серому плечу, а не белым к белому. Он медленно пересек узкую долину, не превышавшую трехсот ярдов в ширину. Дважды на этом расстоянии он останавливался и подавал голос, призывая Быструю Молнию. И в перепаханной древним ледником тундре он дважды замирал, ожидая. И наконец, на самой границе великой пустоши, раскинувшейся, подобно морю, на две сотни миль, Мистик уселся на холодный снежный наст и завыл, посылая назад, через тундру, свой последний тоскливый призыв к Быстрой Молнии. Он прислушался и затем, жалобно скуля, повернулся и снова направился к югу.

Не устрашенный расстоянием в две сотни миль, зная лишь, что его леса располагаются где-то там, за этим белым и загадочным снежным морем, Мистик возвращался домой.

Прошло целых полдня после ухода Мистика, когда лихорадка убрала жаркую ослепляющую ладонь с глаз Быстрой Молнии и он приподнял голову, пытаясь вновь ощутить свою причастность к жизни. Даже теперь ему с трудом удавалось постичь ее смысл и значение. Оставалась мучительная боль у основания черепа, там, где клыки белого волка оставили глубокую рану, и все туловище застыло и онемело так, словно было заморожено. Мало-помалу сознание возвращалось к нему. И прежде всего он осознал то, что большой серый волк ушел. Его первый призывный вой был адресован Мистику; ответ на него пришел от одинокого волка из стаи, охранявшего мясо на месте бойни. Быстрая Молния обнюхал место, где его товарищ лежал, тесно прижавшись к нему: оно было холодным — холодным уже в течение многих часов. Спустя некоторое время он, шатаясь, поднялся на ноги. Он спотыкался и хромал, выйдя из своего убежища на арену недавней битвы. Лишь одинокий белый волк находился здесь, рыча и набрасываясь на голодные создания, пытавшиеся поживиться за счет их добычи. Сейчас Быстрая Молния не питал никакого интереса к этим тощим существам. Он видел белых снежных сов, паривших, словно призраки, над тушами мускусных быков; он слышал зловещий треск их клювов; маленькие красноглазые горностаи выскакивали у него из-под ног; он видел шустрых, увертливых белых лисичек-песцов, появлявшихся и исчезавших, словно бесплотные духи; он слышал в отдалении сиплое тявканье других. Белый волк выбивался из сил в безуспешной войне с этими мародерствующими тунеядцами. Язык его давно вывалился из пасти. Задыхаясь, он взглянул на Быструю Молнию с надеждой на помощь и передышку. До его сознания не доходило, что в тушах трех мускусных быков и двадцати шести волков было достаточно пищи для всех. Не так давно Быстрая Молния и сам стал бы драться, как он сражался, защищая мясо от волков. Теперь ему было все безразлично. Он больше не жаждал мяса. Мир его переменился. Лихорадка и болезнь вызвали в нем более глубокие чувства одиночества и тоски, чем когда-либо прежде, и в течение многих минут его пытливые глаза настойчиво вглядывались в прозрачные сумерки белой ночи в поисках Мистика, лесного волка.

Он снова вернулся в пещерку и улегся, свернувшись клубком, на свое прежнее место. Никогда еще наследие Скагена не тяготело над ним так, как в эти часы его слабости и одиночества. Его жалобное подвывание было скорее поскуливанием собаки, а не волка, отделенного от собаки двадцатью поколениями. Ему хотелось, чтобы кто-то был рядом с ним во время его болезни, но единственный оставшийся в живых белый волк перестал быть тем, кто мог составить ему компанию. Капелька крови собаки была подобна могучему противоядию, оказывающему таинственное влияние на дикую алую струю, текущую в его жилах. Его не тревожило, что песцы, и горностаи, и белые совы собирались во множестве, чтобы кормиться у принадлежавшего ему мяса: когда в нем пребывал дух Скагена, он мог бы подружиться даже с маленькими снежными лисичками-песцами. Он не стал беспокоить их до тех пор, пока не почувствовал голод и не вышел поесть. Тут он обнаружил последний след Мистика и прошел по нему до границ развороченной тундры. Здесь он остановился и понюхал воздух. Он не завыл, ибо инстинкт подсказал ему, что произошло. След уже успел остыть, — значит, Мистик ушел. Быстрая Молния снова вернулся к своему лежбищу. Два дня и две ночи — если считать по часам — он не отходил далеко от этого места. Он проложил утоптанную дорожку из пещерки к мускусным быкам, чьим мясом питался. Он немного побродил по узкой долине, принюхиваясь к ветру в надежде, что тот донесет ему весточку о возвращении Мистика. Чувствительность его ран постепенно притупилась, исчезло оцепенение мускулов, и он больше не страдал от режущей боли в затылке. На третий день снова поднялся ветер, и след Мистика окончательно пропал, заметенный снегами белой пустыни. После этого Быстрая Молния больше не ходил к дальней окраине тундры, но в своих бесцельных скитаниях чаще склонялся в сторону побережья. Всякий раз, проголодавшись, он возвращался к полоске земли, которая словно лентой окаймляла вывороченный участок тундры, и воспоминания о муках голода выветрились из его памяти. Мясо вновь покрывало его ребра. Вернулась прежняя могучая сила. Но чувство одиночества не покидало его, и он все еще продолжал искать то, чего не мог понять и что не мог найти.

Затем дух, руководящий судьбами диких зверей, опять направил указующий перст на Быструю Молнию, и произошли странные вещи. Он возвращался после своих бессмысленных поисков, забредя миль на двадцать на север и на запад, и уже достиг границы того участка земли, где в самом центре перепаханной древним ледником тундры хранилось драгоценное сокровище из мороженого мяса, когда неожиданная перемена ветра заставила его замереть на месте. С этим ветром до него донесся запах и звук — запах, заставивший его вздрогнуть, и звук, вселивший новый прилив энергии в каждую каплю крови его тела. Запах был запахом человека. Звук был отдаленным лаем собак. Инстинктивно Быстрая Молния почувствовал Великую Опасность. Сердце его вновь бешено забилось, разгоняя по телу красное пламя волчьей крови. Густая жесткая шерсть на холке встала дыбом, в горле прокатилось зловещее рычание. Ибо запах и звук прямиком долетали со стороны мяса, которым он питался целую неделю и которое позволило ему окрепнуть. Он отправился в сторону ветра, поднялся на ледниковую морену и взглянул оттуда на узкую долину внизу.