Сергей Кучеренко - Звери у себя дома Страница 27

Вообще искусственное переселение — дело тонкое и рискованное. Оно вызывало бы меньше сомнений, если бы можно было переселять целые биоценозы. Но, вырывая один вид из сложной системы его биологических связей, мы часто не знаем наверняка, найдет ли он им полноценную замену в новых условиях. Пример енотовидной собаки — печальное тому подтверждение.

Акклиматизация норки — обратный пример. В силу ли изложенных выше условий или по другим причинам, о которых мы пока мало знаем, ее переселение в Приморье и Приамурье оказалось чрезвычайно удачным. Особенно успешно норка прижилась в бассейнах рек Гура, Анюя, Хора, Бикина, Большой Уссурки. Расселение ее по рекам юго-восточной части Приморья и по левым притокам Амура принесло меньше результатов.

На Анюе и Большой Уссурке выпустили всего по одной партии норок, однако они очень быстро, за 5–6 лет, освоили не только бассейны этих рек, но и распространились на Гур, Коппи, Самаргу, Мухен, Хор. Скорость расселения достигала 75–100 и более километров в год. На Анюе заготовки шкурок норки начались уже в 1944 году, а к 1954 году, то есть через 15 лет после выпуска, добыча перевалила за тысячу голов в сезон. Так же стремительно заселила американская норка бассейн Большой Уссурки. По Хору и Бикину норку начали выпускать в 1949 году, а уже в 1964-м здесь добыли более четырех тысяч шкурок.

Лучшие места обитания норка находит в среднем течении крупных рек (150–400 километров длиною) и нижнем течении рек более мелких (100–150 километров). Особенно благоприятны для нее так называемые «разбои», где главное русло разбивается на многочисленные протоки и рукава с заломами и завалами, тянущимися иногда непрерывно на несколько километров. Здесь обычны острова, изрезанные проточками и сплошь заваленные карчами и плавником. Вся пойма и долина покрыта сильно захламленными широколиственными и кедрово-широколиственными лесами с густым подлеском и травяным покровом. Зимой в этих «разбоях» всегда есть «пустоледья», много полыней и «таличков». И норки здесь бывает больше, чем где бы то ни было в другом месте.

Хорошо приживается норка и на более крупных реках со спокойным течением. Конечно, условия здесь хуже, особенно если есть перекаты, которые зимой промерзают, образуя наледи. Поэтому норка предпочитает типичные таежные речки, неширокие, с быстрым течением, неглубокими плесами, мелкими перекатами и слабо разработанной поймой. Лесистые склоны гор часто опускаются здесь прямо к воде. Островов мало, зато много мелких притоков. Дно выстлано крупной галькой, берега высокие, рыхлые, в воде много плавника, а по берегам — завалов. Примерно такие же условия она находит в старицах и пойменных озерах с захламленными берегами, поросшими лесом.

Летом в таких водоемах норке очень хорошо, зимой — значительно хуже: рыба в таких речках скатывается вниз, а в старицах часто гибнет; обычны наледи, в малоснежные и холодные зимы они тянутся непрерывно на многие километры. Зимой норка, как правило, покидает такие места, оставаясь лишь у омутов и в незамерзающих ключах.

Малопригодны для ее жизни и реки, покрывающиеся сплошным льдом без полыней, а также реки со скальными или заболоченными берегами. Хозяйственная деятельность человека — сплав леса, выпас скота, распашка земель или просто частое появление людей с собаками — тоже не нравится норке. В таких местах ее мало.

В верховьях ключей и истоках рек норки живут лишь в теплый период года, да и то в небольшом количестве. Зимой здесь все перемерзает и закипает в сплошных наледях.

По большинству рек Приморья и Приамурья плотность населения норки непрерывно увеличивалась, достигнув максимума к 1965 году. В 1965–1966 годах в бассейнах Анюя, Хора Кии, Обора, Немпту, Бикина и во многих других местах плотность норки достигала 5–6 особей на один километр берега, а в лучших местах обитания (например, в «разбоях») их водилось до 10–15 на километр поймы. Многочисленным зверек стал даже и в несвойственных ему районах. Школьники ловили норку по заболоченным ручьям, вдоль дороги Хабаровск — Елабуга. Норка обжила старые осушительные каналы на лугах и марях. В сезон 1965/66 года даже малоопытные охотники добывали по 20–30 шкурок в месяц.

Осенью 1965 и 1966 годов я занимался учетом поголовья норки по Хору и Бикину и сейчас уверен, что в те годы мы наблюдали «взрыв» — лавинообразное нарастание численности вида. Это подтверждается и данными промысла. В 1962/63 году на Бикине брали по 7–8 норок с километра поймы, а за сезон добывали до сотни зверьков. В большинстве районов норка вышла на первое, второе или третье места в пушных заготовках, общая стоимость норочьих шкурок достигала 10–14 процентов стоимости всей добываемой пушнины. Все это породило большие надежды, однако за «взрывом» последовало неожиданное и резкое падение численности.

Максимум был отмечен в 1962 году по Анюю и смежным рекам и в 1965 году — по рекам среднего и южного Сихотэ-Алиня. С 1966 года начался спад, о чем красноречивее всего говорят цифры. Уже в 1968 году процент заготовок в сравнении с «пиком» 1962 года составил: по Анюю, Хору, Пихце, Немпту и Обору — 9; по Хору с Подхоренком и Кией — 5; по Бикину — 3; по Большой Уссурке — 14; по верхнему течению Уссури с Арсеньевкой — 22; по восточным склонам Сихотэ-Алиня от реки Ботчи до озера Кизи — 25; от Самарги до реки Джигитовки — 45. Отсюда видно, что спад был особенно резким севернее 45° с. ш.

Колебания в заготовках норки наблюдались и раньше, но не были такими резкими, продолжительными и повсеместными. Причины этого явления до сих пор остаются непонятными. Среди специалистов существует мнение, что мы столкнулись с обычным «перепромыслом», то есть добывали больше, чем позволял естественный прирост. «Перепромысел», конечно, был, но на ограниченных участках и вряд ли может считаться основной причиной. Резкое угнетение популяции норки охватило слишком большие площади, даже и те районы, где норка никогда не промышлялась.

Указывают также на сильные наводнения 1966–1967 годов. Но они могли погубить лишь ослабленных зверьков, и также на ограниченных участках. Как уже говорилось, осенние паводки норке не опасны, так как молодняк в это время уже прекрасно плавает. Когда утверждают, что «наводнения погубили норку», это звучит почти как в басне: «…и щуку бросили в реку».

Причины, вероятно, надо искать в очень высокой плотности населения норки, образовавшейся всего через 30 лет после ее «переезда» в Приморье и Приамурье. Перенаселение для любого вида часто чревато гибельными последствиями: начинаются болезни, падают темпы размножения, повышается смертность. Это весьма характерно для вновь формирующихся популяций «иноземного» происхождения: сначала численность стремительно нарастает, плотность становится чрезмерно большой, а потом наступает резкий спад. И дело тут не столько в нехватке кормов или заразных болезнях. Дело тоньше. В жизни вида постоянно действуют какие-то механизмы саморегуляции, о которых мы знаем пока немного. Мы знаем только, что активность размножения обратно пропорциональна численности вида: с увеличением численности она снижается, на каком-то предельно допустимом уровне размножение может вообще прекратиться. А как все это регулируется, для нас пока загадка.