Виктория Финли - Тайная история красок Страница 3

Пролог

Палитра

В старину все секреты принадлежали художнику, а теперь он и сам не знает, чем рисует.

Чему я научился в школе искусств? Тому, что искусство — это процесс, а не результат.

Эта флорентийская тюрьма имела неофициальное название Стинке, то есть «вонючая», и здесь несостоятельные должники и политзаключенные могли сгинуть на несколько лет. Учреждение сие полностью оправдывало свое название летом, когда смрад становился невыносимым. То, о чем я вам расскажу, произошло именно летом. В середине XV века в одной из зловонных камер сидел за деревянным столом очередной узник. Слева от него лежала стопка исписанных листов, а справа — последняя страница рукописи. Должно быть, он остановился на минуту, прежде чем нарушить тюремные правила и сделать то, что запрещалось делать узникам Ватикана, а именно: поставить дату — 31 июля 1437 года — и написать постскриптум, извещающий потенциального читателя, что документ был создан в самом сердце зловещей тюрьмы. Нужно сказать, что впоследствии над этим постскриптумом долгие годы ломали головы те, кому в руки попадала эта удивительная книга.

Это знаменитое сочинение Ченнино Ченнини, один из наиболее авторитетных трактатов по истории живописи среди составленных в позднее Средневековье, правда, издатель для него нашелся лишь через четыре столетия. Разумеется, Ченнини не был первым, кто писал наставление художникам, до него свет увидели многие книги, к примеру, в IX веке появились «Маррае Clavicula», сборник рецептов изготовления красителей и чернил, а также искусствоведческая компиляция «Список различных искусств», составленная в XII веке монахом Теофилом, описавшим наряду с живописью технологию производства цветного стекла и обработки металлов. Однако работа Ченнини стоит особняком, поскольку он был не просто художник, а продолжатель традиций Джотто ди Бондоне: в этой книге впервые профессионал исчерпывающе раскрывает тайны своего мастерства. Когда в начале XIX века книгу сняли с полки библиотеки Ватикана, смахнули и нее пыль и издали, то европейские художники, которые только-только начали понимать, что некоторые секреты мастерства уже утеряны, пережили настоящий шок. Книга стала сенсацией.

Увидев в постскриптуме слово «Стинке», искусствоведы решили, что автор рукописи — преступник. Они изображали Ченнино дряхлым старцем, который записывал свои воспоминания в зловонной камере, и только увлеченность процессом помогла ему смириться с окружившим его уродством. Как известно, Марко Поло в свое время рассказал об увлекательном путешествии в самое сердце Азии исключительно ради того, чтобы убить время в тюрьме, поэтому исследователи сочли, что и Ченнини, земляк Марко Поло, тоже писал о том, как правильно рисовать тени, поскольку был заточен среди теней. К счастью для Ченнини, впоследствии историки обнаружили еще несколько копий рукописи, но уже без ссылки на тюрьму, и вынуждены были признать, что Ченнини умер на свободе, а рукопись, помеченная словом «Стинке», принадлежит перу грамотного узника, которого приговорили переписывать книги для папской библиотеки.

Когда я открывала книгу Ченнини, то всякий раз думала об этом переписчике. Интересно, каким он был человеком? Определенно, образованным, возможно, совершившим какой-то неблаговидный поступок, ведь в тюрьму чаще всего сажали за долги или за преступление. Он мог прозябать там долгие годы, переписывая молитвы и религиозные трактаты аккуратным почерком. И вот в один прекрасный день, если дни в зловонной камере вообще могут показаться прекрасными, тюремный библиотекарь протянул ему очередную рукопись, и какую — в ней содержались секреты, заполучить которые обычному человеку и не снилось, по крайней мере в тюрьме так уж точно.

Приступив к работе, переписчик ощутил себя совсем как те, кто, по мнению Ченнини, избрал занятие живописью ради денег, хотя другая категория — те, кого привело на эту стезю вдохновение, — вызывали у него сдержанное любопытство; однако через пару страниц наш узник, скорее всего, и сам почувствовал вдохновение и волнение. Если бы он был знаком с миром искусства, то знал бы, что художники предпочитают не раскрывать секреты профессии, не распространяться о том, как долго подмастерья, жаждущие освоить все тонкости, буквально живут в студиях учителей, растирая им краски, готовя холсты, и лишь спустя много лет получают разрешение писать фон и второстепенные фигуры, а в собственную студию перебираются, лишь когда сами становятся мастерами, и вот тогда-то они будут завершать лица на полотнах, которые заранее подготовили их собственные ученики.

Вот лишь некоторые примеры того, о чем Ченнини писал в своем трактате: как имитировать дорогую синюю краску, используя дешевые пигменты; как использовать самодельную кальку (соскоблить шкуру козленка до прозрачного состояния, потом пропитать ее льняным маслом, тогда можно будет через нее повторять рисунок мастера); какие типы досок предпочитали художники в XIII–XIV веках (самыми лучшими считались доски из смоковницы); как склеить фрагменты ветхого пергамента. Ченнини заявлял и, вероятно, искренне верил, что его сочинение станет благом для всех художников, но фактически перед нами готовый самоучитель по подделке средневековой живописи, и этот самоучитель оказался в руках узника флорентийской тюрьмы.

Мы никогда не узнаем, извлек ли переписчик пользу из полученных знаний. Мне хочется думать, что да. Я представила, что, отбыв весь срок, он вышел на свободу и занялся своего рода антикварным бизнесом: отделывал столетние панели позолоченным оловом по рецепту Ченнини или готовил клей из извести и сыра (таким, оказывается, пользовался еще великий Джотто).

Но даже если он не нажился на своих знаниях, думаю, хоть изредка переписчик все же мечтал о приготовлении зеленой краски из хорошего винного уксуса и многом другом, что прочел у Ченнини. Он, без сомнения, задумывался о том, как, выйдя на свободу, будет делать наброски берцовой костью кастрированного ягненка, следя за тем, чтобы свет падал слева, дабы тень от правой руки не мешала рисовать. А еще наш узник наверняка запомнил те отрывки, где Ченнини предупреждал, что некоторые излишества плохо влияют на художника: «рука будет трястись сильнее, чем листья на ветру, и в первую очередь виной тому — чрезмерное увлечение женским полом».

В трактате Ченнини черпали вдохновение многие изготовители подделок. Одним из самых известных британских фальсификаторов XX века был Эрик Хебборн, ставший своего рода звездой. Он написал несколько книг, но его последнее сочинение «Руководство по подделке произведений искусства» недвусмысленно учит любителей, как изготовить подделку у себя дома на кухне. Он отлично усвоил советы Ченнини и прибегал к ним, чтобы состарить картину. Но, помимо подделок, книга Ченнини вызвала к жизни и нечто иное — ностальгию по прошлому, особенно у жителей викторианской Англии, которые идеализировали позднее Средневековье. Сегодня если я захочу купить краску, то просто отправлюсь в специализированный магазин, где на полках будут лежать десятки тюбиков, на каждом из которых я прочту название, порядковый номер и увижу образец цвета. Названия красок разнятся. Порой они описательные, например «изумрудная зелень», другие закрепились в ходе истории («киноварь»), третьи с первой попытки даже не выговорить («фтало-синий», «диоксазиновый пурпурный»). Некоторые названия, например «жженая сиена» или «ламповая сажа», рассказывают о происхождении краски или способе ее изготовления, несмотря на то что теперь сиена не имеет никакого отношения к тосканскому городу с аналогичным названием, а ламповую сажу уже никто не соскребает с ламп. Если я устану бродить между полками, услужливый консультант подробно расскажет мне о выбранной краске, а потом отведет к полке со справочными изданиями, в которых я смогу прочесть все, что нужно. Правда, новичок все равно впадет в ступор из-за мудреной терминологии и слишком большого выбора. И потребителей мучает чувство, что они не могут проникнуть в тайны превращения красок в предметы искусства, если не знают ничего о природе и происхождении красок.