Николай Сладков - Силуэты на облаках Страница 34

Тут уж все поняли, что не сама вата по земле прыгала и по воздуху не сама летала: воробей её тащил. Такой клок ухватил — больше себя ростом. Один хвост из ваты торчал.

Ухватить-то ухватил — всех опередил! — да закрыла вата ему весь белый свет. И бросить жалко, а куда тащить, в какой стороне гнездо — из-за ваты не видно. Скакал, порхал да и на столб напоролся; нос расшиб и вату обронил.

Другие воробьи, конечно, сразу же её утащили. Прямо из-под разбитого носа. Не успел и глазом моргнуть.

Имена птиц

Забавные у птиц встречаются имена!1 Ну, например, птица поганка. Поганка, да ещё и рогатая! Или птичка завирушка. Или юла.

А вот совсем милые имена: овсянка, просянка, коноплянка, малиновка и даже чечевица! А разве плохое название чиж или чечётка?

Или вот, пожалуйста: зеленушка, синехвостка, сизоворонка! Названия — прозвища лучше всего.

Вот белобровик.

Вот пухляк.

В этих именах и внимание, и радость от встречи, и счастье открытия. Зарянка… Это та, что поет на заре. Лунь… Это тот, что «сед, как лунь». Кукушка… «Кукушка, кукушка, сколько мне лет ещё жить?» А она: «ку-ку» да «ку-ку», и чем дольше кукует, тем ты больше доволен.

Бывают названия скучные: каменка обыкновенная, горлица обыкновенная. Птица — и вдруг «обыкновенная»! Да не могут птицы быть «обыкновенными»! Вы только к ним присмотритесь, прислушайтесь. Живое не бывает обыкновенным.

Живых называть надо метко и весело, чтоб и в определителях не копаться: пришёл, увидел — узнал!

В конце таинственного следа…

Сверху озерко с песчаным пляжем казалось голубым блюдечком с золотой каёмочкой. Не бороздили воду рыбачьи лодки и не топтали песок грубые рыбачьи сапоги. Безлюдно вокруг. А там, где безлюдно, там всегда многоптично и многозверно.

Я приходил к озерку смотреть звериные росписи на песке. Кто был, что делал, куда ушёл? Вот лиса воду лакала, ножки намочила. Зайчишка на плюшевых лапках проковылял. А вот след со звериными когтями и утиными перепонками — это выдра из воды вылезала.

Знакомые следы знакомых зверей.

И вдруг следок незнакомый! Бороздки и двоеточия: то ли зверёк, то ли птица, то ли ещё кто? Пересёк след песок и исчез в кустах.

Вот ещё непонятный след-бороздка протянулась из кустов и пропала в траве.

Следы, следы: незнакомые следы незнакомых жителей берега. Кто там, в конце этих бороздок, двоеточий, чёрточек? Скачет он, ползёт или бежит? Чем покрыто его тело — перьями, шерстью или чешуёй?

Ничего неизвестно. И потому интересно. Потому я и люблю приходить на безлюдный бережок озера, похожего на голубое блюдечко с золотистой каёмочкой.

Вот кто оказался в конце следа-бороздки.

Каменная перинка

Птенцы вылупляются слабыми.

Только поднимут головы вверх — и тык в землю носом!

Но мамы о них заботятся. Под животы и бока стелют перышки и пушинки. Пушинка к пушинке, перышко к перышку. Ни живот не натрёшь, ни бока не наломаешь, хоть через голову перекатывайся и тыкайся носом хоть тысячу раз!

И вдруг нахожу гнездо, в котором яички на голых камнях лежат! Ни листика, ни травинки, ни перышка, ни пушинки. Одни камешки, жёсткие да гранёные.

В таком гнезде не разбалуешься, через голову не перекатишься. Носом тыкнешься — тоже в камень! Будто не мать перинку стлала, а злая мачеха.

Вылупились в каменном гнезде птенцы — каждый со своею перинкой! В пуху с головы до ног, будто знали, что им на голых камнях лежать. Не унывают: головки уверенно держат, глаза смотрят весело, ножки не расползаются. Хоть сразу наперегонки! Люлька таким не нужна. Чуть обсохли — и ходу. Прощай, каменное гнездо! А спать в пути захотел — постелька всегда с собой: живот подстелил, пуховой спиной накрылся. Мать зуйчиха будет сон сторожить. Никому в обиду не даст. Потому что мать она, а не мачеха.

Лосиха

Лосиха бросила против меня своих верных разведчиков: глаза, уши, ноздри. Разведчики своё дело сделали: глаза поймали движение, уши уловили шорох, ноздри — запах. Теперь разведчикам отдыхать, ногам — работать!

Выеденное яйцо

Хочешь жить — мух лови. Хочешь муху поймать — сеть плети. Паучишка только тем и занят, что сети плетёт. А это — ой как не просто!

Сплёл между деревьями — ветер сеть разметал. Сплёл между кустами — роса на сеть осела, все нити порвала. Соткал сеть внизу, между травинок — и тут не уцелела! Ёжик бежал, колючками зацепил, сеть порвал и самого чуть не заколол.

Другой бы, может, после бед таких вовсе перестал бы сети плести. А паучишке что делать? Хочешь жить — мух лови. Хочешь муху поймать — сети плети.

Опустился паучишка на самую землю и поселился в пустом птичьем яйце! Ворона яйцо расклевала, белок и желток выпила, а пустую скорлупку бросила. Вот дом так дом — всем домам дом! Ветер не дует, дождик не мочит, птицы и звери внимания не обращают: кому выеденное яйцо надо? Паучишка и рад: не мешают дело делать, сеть серебряную плести, мух сетью ловить.

Третий

Две птички сплетали гнездо — круглое, как яичко.

Две птички маскировали его — мохом, лишаями, паучиными коконами. Две птички поочерёдно высиживали яички — кругленькие, как горошинки. Две птички тревожились у гнезда. Всегда и везде они было вдвоём. Две длиннохвостые синички. Неотличимые и неразлучные.

И вот у парочки вылупились птенцы. И тут у гнезда объявился третий! Тоже длиннохвостая синичка: чужак или чужиха. А ведёт себя, как свояк.

Будто и он гнездо сплетал. Будто и он маскировал. И яйца высиживал, и тревожился. Нос свой короткий в гнездо суёт, птенцов пауками и мухами угощает. И парочка моя его терпит!

Горихвостки бы третьего до смерти заклевали, дятлы бы из леса прогнали, дрозды бы хвост выщипали. А эти — хоть бы что!

Три птички у гнезда стали жить. Дружной троицей улетают, дружно в ветвях перекликаются, дружно насекомышей ищут. Дружно к гнезду летят и, один за другим, птенцов кормят. Птенцы быстро растут. В окошко выглядывают. Ждут папу с мамой. И третьего, неизвестного.

Кто же он, этот третий?

Может, несчастный, который своих птенцов потерял и вот к чужим прибился? Такое у птиц бывает. Может, это сын их или дочь прошлогодние? И такое у птиц бывает, А может, родственник или знакомый, что сам гнезда не свил? Кто его знает, на лбу у него не написано.