Мы вовсе не такие - Бернгард Гржимек Страница 34

снаружи и скрепленными меж собой болтами и гайками. А поскольку мы не можем зайти в клетку — Бамбу то и дело впадает в истерику от присутствия посторонних, — нам приходится каждый болт просовывать между двух прутьев вовнутрь, а оттуда вправлять в просверленное заранее отверстие в шине. Это очень утомительно и неудобно. Один болт падает на соломенную подстилку, и мы уже считаем его потерянным, но Бамбу подходит, подбирает его и протягивает нам. Мы роняем еще один, и тут Ова не только поднимает его, но и всовывает в нужное отверстие и заворачивает! Это нам сильно облегчило задачу. Теперь мы ей просто подаем болт за болтом, и она аккуратно вставляет их в отверстия.

Такому поведению обезьян только тот может не удивиться, кто знает этих животных лишь по разного рода рассказикам и считает поэтому само собой разумеющимся, что они всегда готовы все «собезьянничать». На самом же деле серьезные исследователи, изучавшие обезьян, и в особенности человекообразных обезьян, вовсе еще не пришли к единому мнению по этому вопросу. Большинство из них отрицает стремление обезьян повторять человеческие жесты и поступки. То, что в зоопарках обычно воспринимается как «обезьянничанье», на самом деле таковым не является. Все дело в том, что вещи, которые в обиходе у нас, точно так же хорошо подходят существам, имеющим руки и со сходным с нами телосложением. Обезьяна с ее по-детски пытливым умом, проявляющая интерес к любому новому предмету, попавшему в ее поле зрения, пытается его как-то применить и уж обязательно постарается засунуть ногу в чулок или ботинок. Старый зонтик, который долго крутят в руках, в какой-то момент непременно раскроется, а шляпа приземлится на голове, потому что именно для этого и приспособлена. То, что обезьяны используют карманное зеркальце именно как зеркало — тоже само собой разумеется: ведь эти животные интересуются всем новым, а не только едой и продолжением рода. И делают они это отнюдь не потому, что видели, как мы пользуемся этим предметом, а именно потому, что эта маленькая гладкая штучка так удивительно отсвечивает. Впрочем, обезьяны, как правило, пользуются зеркалом совсем иначе, чем люди. Они держат его близко, на расстоянии двух-трех сантиметров от глаз, несколько вкось и наблюдают за тем, что творится у них за спиной. Я, например, научился этому у своих макак-резусов и понял, что таким способом можно многое очень ясно разглядеть и что это в некоторых случаях бывает весьма полезно…

Что касается Овы, то она совершенно ясно поняла, что замок и ключ служат для того, чтобы запирать и отпирать дверь. Правда, она сообразила лишь, что ключ для этого следует вставлять в отверстие, но, к счастью, не додумалась, что его нужно еще и повернуть. Так что она подбирает различные острые предметы, засовывает их в отверстие замка и ковыряет ими там. Когда я ей показываю, как это делается, она все равно не в состоянии это повторить. Правда, интерес ее к замку как к предмету в таких случаях возрастает, она крутит его в руках, дергает за дужку, двигает ее вверх и вниз, вешает на него свою цепь. Приди она в такой момент к нужному решению, то не слишком внимательный наблюдатель непременно стал бы утверждать, что Ова просто-напросто копирует мои движения, именно то, что ей показывают. На самом же деле показ лишь стимулировал ее к усиленным попыткам прийти к собственному решению, которые в конце концов наверняка должны попасть в точку.

Как мы видим, определить в каждом отдельном случае, является ли данное действие чистым «обезьянничаньем» или самостоятельным решением, не так-то просто. Вот когда Ова затихает в ванной комнате и с видимым удовольствием окунает в воду и выкручивает половик, словно заправская прачка; когда она, боясь щекотки, не дает причесать себя щеткой, а потом срывает с палки швабру и сама себя ею охорашивает; когда выросший у меня в доме детеныш-шимпанзе Ула «шила», «замачивала белье» или «чистила» оконные стекла, то есть когда эти животные проделывают с вещами, пригодными для разных других целей, именно то, что мы на их глазах с ними делали, — вот тогда только я могу говорить о подражании. Притом дело усложняется еще тем, что для обезьян (впрочем, как и для людей) каждая вещь, находящаяся в руках родича, приобретает необыкновенно притягательную силу. Во всяком случае, «обезьянничанье» у обезьян можно наблюдать значительно реже, чем это можно было бы ожидать, несмотря на то что такое понятие стало уже общеупотребительным. Умей они лучше «обезьянничать», они были бы уже давно гораздо более человекообразными…

Простые наблюдения за животными, какими бы добросовестными они ни были, зачастую не могут дать ответа на подобные вопросы. Здесь необходимы умно поставленные опыты, при которых животное само должно дать на них однозначный ответ. Ведь при простом наблюдении поведение животного всегда можно растолковать и так и эдак. Один англичанин по фамилии Раселл отозвался о подобных наблюдениях весьма иронично:

— Всякое животное, за которым наблюдают, ведет себя так, как будто бы стремится доказать именно ту философию, в которую уверовал данный наблюдатель еще прежде, чем приступить к опытам. Более того, подопытные животные демонстрировали особенности и способности, свойственные национальной принадлежности наблюдателя. Так, животные, изучаемые американцами, развивают бешеную энергию, носятся как оголтелые, проявляя невероятную деловитость и предприимчивость, и под конец, чисто случайно, наталкиваются на желаемое решение. Животное того же самого вида, за которыми наблюдают немцы, спокойно, сидя на месте, обдумывают ситуацию и приходят к нужному решению совершенно сознательно.

Я нахожусь в своем кабинете вместе с Овой. Открываю дверь и впускаю таксу Питта. Они уже успели подружиться раньше и мирно играют друг с другом. Питт даже пытается лизнуть ее в лицо, но она отшатывается от подобных непрошеных ласк и отстраняет его от себя рукой. Потом хватает таксу поперек туловища, заворачивает в детское одеяло, которое я им дал, а затем заворачивается в него и сама. Берет Питта на руки, стараясь удержать, чтобы он не смог вырваться. Вскоре ей уже надоедает с ним играть, а собачка все прыгает и прыгает вокруг нее, махая хвостом, и вскакивает к ней на колени. Но наконец и Питт выдохся: ложится на пол и, высунув язык, дышит часто и возбужденно. Теперь обезьяна вызывает его поиграть с ней в «пятнашки»: она отбегает от него на несколько шагов и поджидает, стуча пятками об пол. Но стоит лишь ему приблизиться, как она тут же вскакивает на стулья или на стол, свешивается