Артур Гайе - Сафари Страница 47

Чтобы скрыть улыбку, я бросился под стол, поднять салфетку. Когда я вылез оттуда, то успел уже настолько овладеть собой, что совершенно серьезно уверил ее, что она прекрасно понимает по-арабски. «Бу» действительно означает отец, но это не значит еще, что я его отец. Судя по цвету кожи, это совершенно невозможно предположить. Когда я стал звать его сокращенно «Мо», то он как-то раз смущенно спросил меня, не разрешу ли я ему называть себя также сокращенно — «Бу». Мое арабское имя «Абу-Китаб». Насчет же того, что истинный смысл этого слова радовал меня, я не стал особенно распространяться.

Она углубилась в рисование, дорожа каждой минутой, потому что солнце уже село, и когда она узнала, что мы отправляемся завтра утром в долину гробниц, то заявила, что тоже едет туда к своему зятю, который совершает раскопки в той местности.

— Вы можете не брать с собой палатки, так как он одолжит вам свою. Вы, может быть, слышали о нем? Его зовут мистер Картер.

Я тогда не знал его. Но от предложенной палатки я не отказывался, тем более, что Мо еле мог усидеть на своем стуле от восторга, узнав, что сможет отказать «двум блохам, сосущим человеческую кровь», нанятым для перевозки палатки.

После восхода солнца мы двинулись в путь. Мы перешли реку, над которой повисли легкие розовые облака тумана. Быстрое течение реки прорезало тучные зеленеющие поля, а дальше, за плодородной богатой землей, возвышались гробницы Мемносса и короля Аменофиса Третьего. Они подымались на двадцать метров над нашими головами, а еще выше них виднелись зубчатые контуры скал пустыни. Эти изъеденные песками голые скалы нависли над выжженной солнцем землей, усеянной грудами камней. Белые, желтые, коричневые пятна этих камней удивительно гармонировали с общим тоном пейзажа. Над бесконечными сине-зелеными полями сахарного тростника раздавалось пение феллахов: они поют эти песни уже шесть тысяч лет. Когда-то пели они для мрачных деспотов, царивших над миром, теперь — для еще более мрачных капиталистов. Подумав об этом, я высказал свои соображения нашей спутнице. Она удивленно открыла рот и посмотрела на меня своими выцветшими глазами, так что я сейчас же пожалел, что заговорил с этой рыбой в таком тоне. Но тут она неожиданно сказала:

— Well! Значит, и вы раздумываете над тем, что здесь видите? Знаете, что я могу ответить вам на это: я много думала о людях, которым приходится развлекать богатый класс, и решила, что скоро настанет расплата.

Поглядывая сбоку на старуху, я подумал про себя, как сильно можно ошибаться в людях, и это занимало мои мысли до тех пор, пока мы не доехали до одинокой мертвой долины королевских гробниц.

Фараоны действительно выстроили себе бессмертный памятник, исполненный жуткой замкнутости и мрачного одиночества!

Вдруг мы увидели две фигуры мужчин в соломенных шлемах, исчезающих за поворотом дороги. Леди принялась кричать «алло» и размахивать зонтиком, но они не слышали ее, тогда она ударила своего осла и помчалась вперед, быстро исчезнув в облаках пыли.

Мо и я, не теряя времени, спустились в гробницу Рамзеса Первого; надо было использовать время, пока солнце еще стояло на горизонте и его косые лучи падали в гробницу. Я сделал несколько удачных снимков и внимательно осмотрел ее, хотя проделывал это уже несколько раз и раньше. Тот, кто любит памятники древности, тот поймет, что можно сто раз приезжать сюда и всегда с одинаковым интересом осматривать эти величественные сооружения, переносясь мыслями в давно прошедшие времена, встающие пред тобой, когда ты проходишь по этим каменным лабиринтам, со стен которых на тебя смотрят золоченые надписи и пестрые иероглифы тогдашних художников и писателей: надписи эти так ярки и свежи, как будто они сделаны только вчера.

Со старухой-англичанкой мы встретились в полдень у гробницы Аменофиса Третьего; она была страшно возмущена тем, что над головой мумии короля была проведена электрическая лампочка. Она сообщила мне также, что ее зять уже находится по ту сторону горного хребта и что он оставил для нас палатку у гробницы Рамзеса Шестого, а на следующее утро пришлет за ней. Она же сама надеется еще раз увидеться с нами или по ту сторону гор или в гостинице в Луксоре.

— Есть ли у вас с собой одеяла? Ночью будет очень холодно, и малыш может простудиться. Прощайте, мистер, прощай, мой мальчик!

С этими словами добродушная англичанка исчезла, и мы больше не встречали ее ни в Дер-эль-Бари, ни в Луксоре.

Мо вместе с погонщиками мулов взялся за дело: они принялись устанавливать палатку, а я использовал это время для того, чтобы еще раз подняться на гору и полюбоваться золотистой лентой реки и сверкающими на солнце верхушками мечетей Корнака. Когда я вернулся, солнце уже село.

Мальчики разбили палатку на мелких камнях, неподалеку от гробницы Рамзеса Шестого, и мы скоро заснули крепким сном, без сновидений. Девять лет спустя, в 1922 году, мистер Картер раскопал на этом самом месте гробницу Тутанхамона.

От Луксора наше путешествие по Египту прошло спокойно, без приключений, за исключением. одного, которое было весьма незначительно само по себе, но имело интересные последствия. Это приключение состояло в том, что я вытащил из Нила какого-то Джонни, по неосторожности упавшего в воду. Теле как он упал почти рядом со мной, то вытащить его не стоило мне особенного труда. Это стоило мне лишь двадцать пиастров за стирку моего дорожного костюма и килограмм крови, которую высосали у меня клопы в греческой гостинице, где нам пришлось остановиться, так как вследствие купания мы прозевали поезд в Ассуан. Зато я провел ночь на воздухе, любуясь великолепным храмом Хори — одним из прекрасно сохранившихся памятников старого Египта. Клопы не дали заснуть и бедняге Мо.

Собрав свои пожитки, мы пошли бродить без цели по улицам спящего города и наткнулись на старого, уже знакомого мне раньше, сторожа храма, который за приличный «бакшиш» впустил нас под своды храма, где когда-то, две тысячи лет тому назад, египетский народ молил об освобождении от власти тиранов.

Там царствовала мертвая тишина; малейший шорох гулко разносился под сводчатым потолком, лучи луны падали на изображения, вырезанные в стенах. Боги с головами животных, изображения святых, алтари и сосуды для цветов показывались в лучах луны и опять тонули во мраке. Вдруг из темноты над нами вынырнуло громадное, высеченное из черного гранита, изображение бога с угрожающе поднятой кверху громадной рукой. Малыш испуганно дернул меня за рукав. Его исламская душа не воспринимала каменных богов: их пророк учит, что это колдовство и опасные чары. Я взял его за ругу; он крепко прижался ко мне, и мы покинули храм.