Марджори Ролингс - Сверстники Страница 48

Ярдах в ста впереди него по дороге брели два самца-медведя. Они шли на задних лапах, совсем как люди, плечом к плечу. В походке их было что-то от танца – так, исполняя фигуры, движутся бок о бок пары в кадрили. Но вот медведи вдруг затолклись на месте, словно борцы, взмахнули передними лапами и, рыча, повернулись друг к другу, норовя достать глотку противника. Один скребанул другого когтистой пригоршней по голове, и рычание перешло в рёв. Несколько секунд они яростно дрались, затем пошли дальше, отвешивая оплеухи, поталкиваясь и увёртываясь от ударов. Ветер был в сторону Джоди. Медведи никак не могли учуять его. Он потихоньку пошёл по дороге за ними, держась на почтительном расстоянии. Он просто не мог упустить такое зрелище. Он надеялся, что они доведут драку до конца, и вместе с тем холодел при мысли, что один из них бросит драться и повернет в его сторону. Он решил, что они дерутся уже долгое время и выбились из сил: на песок капала кровь. Каждая новая схватка была менее яростной, чем предыдущая. И каждый раз, как они вновь сходились плечом к плечу, их шаг всё более замедлялся. Тут из кустов впереди вдруг вышла самка, а следом за нею три самца. Они беззвучно выбрались на дорогу и пошли дальше цепочкой. Враждующая пара повертела с минуту головами, потом пристроилась им в хвост. Дожди стоял и глядел, пока вся процессия не скрылась из виду, торжественная, смехотворно-нелепая, волнующая, затем побежал обратно к пересечению дорог.

Оленёнка нигде не было видно. Джоди позвал его, и он вышел из кустарника с края дороги. Джоди побежал по дороге, ведущей к Острову Форрестеров. Теперь, когда всё было позади, он ужаснулся собственной смелости. Но он прошёл через это и пройдёт через это опять, ибо не каждому дано видеть животных в самые сокровенные минуты их жизни.

«Такое стоит увидеть», – думалось ему.

Хорошо было взрослеть, видеть и слышать то, что видели и слышали мужчины, как, например, Бык или отец. Вот почему он любил лежать ничком на полу или на земле у костра и слушать разговоры мужчин. Они навидались всяких чудес на своём веку, и чем старше, тем больше. Ему казалось тогда, что он приобщается к кругу вещунов и волшебников. А теперь у него есть своя история, чтобы рассказывать зимними вечерами.

«Джоди, – будет говорить ему отец, – а ну, расскажи, как дрались на дороге медведи».

А прежде всего, у него есть теперь что рассказать Сенокрылу. Он опять припустил бегом, сгорая от радости и нетерпения поделиться увиденным с другом. Вот уж он удивит его. Он подойдёт к Сенокрылу в лесу, или на заднем дворе, где он держит своих питомцев, или к его постели, если он ещё хворает. Оленёнок будет идти с ним рядом. Лицо Сенокрыла озарится своим обычным странным светом. Он согнет, придвигаясь, своё искалеченное тело, протянет свою ласковую кривую руку и коснется оленёнка. Он улыбнётся мысли, что он, Джоди, доволен. Пройдёт долгое время, пока он заговорит, и то, что он скажет, будет, возможно, странно, зато прекрасно.

Джоди достиг усадьбы Форрестеров и, поспешно пройдя под дубами, вышел на открытый двор. Дом, казалось, был погружен в спячку. Не вился из трубы дымок, не было видно собак, хотя с заднего двора, из собачьего загона, доносился собачий вой. Должно быть, все Форрестеры спали в этот жаркий послеполуденный час. Но, с другой стороны, когда они спали днём, они переполняли собой дом и выплескивались наружу – на веранду, под деревья. Он остановился и крикнул:

– Сенокрыл! Это я, Джоди!

Собака на заднем дворе заскулила. В доме скребнуло по дощатому полу кресло. На пороге показался Бык. Он взглянул на Джоди, провёл рукою по рту. У него были невидящие глаза. Джоди подумал, что он, должно быть, пьян.

– Я пришёл навестить Сенокрыла, – запинаясь, проговорил Джоди. – Я пришёл показать ему моего оленёнка.

Бык тряхнул головой, словно хотел отделаться от докучной пчелы, а быть может, от каких-то своих мыслей. Он снова провёл рукою по рту.

– Я нарочно пришёл, – сказал Джоди.

– Он умер, – сказал Бык.

Слова были лишены всякого смысла. Это были всего лишь два бурых листа, пролетевших мимо него в воздухе. Но следом за ними дохнуло холодом, и на Джоди нашло оцепенение. Он смешался.

– Я пришёл навестить его, – повторил он.

– Ты опоздал. Я бы сходил за тобой, ежели было бы время. Но мы даже не смогли съездить за доком. Он дышал как ни в чём не бывало, а через минуту просто перестал дышать. Точно задули свечу.

Джоди неподвижно смотрел на Быка, тот отвечал ему таким же взглядом. Его оцепенение перешло в паралич. Он не чувствовал горя, только холод и дурноту. Сенокрыл не мёртвый, но он и не живой. Его просто нигде нет.

– Ты можешь взглянуть на него, – хрипло сказал Бык.

Сперва Бык сказал, что Сенокрыл угас, как огонь свечи, а теперь говорит, что Сенокрыл здесь. Одно не вязалось с другим. Бык повернулся идти в дом. Он оглянулся, приглашая Джоди своими мёртвыми глазами. Механически поднимая то одну ногу, то другую, Джоди поднялся по ступенькам крыльца и прошёл за Быком в дом. Форрестеры-мужчины сидели все вместе. Была какая-то одинаковость в них, сидящих вот так, тяжело и неподвижно. Они были как куски одной большой тёмной скалы, расколовшейся на отдельных людей. Папаша Форрестер повернул голову и так посмотрел на Джоди, будто он был здесь чужой. Затем отвернулся. Лем и Мельничное Колесо тоже взглянули на него. Остальные не пошевелились. Казалось, будто они смотрят на него из-за стены, которую они воздвигли между ним и собою. Они не желали останавливаться на нём взглядом.

Бык нащупал его руку и повёл его в большую спальню. Он хотел что-то сказать. Его голос прервался. Он остановился и схватил Джоди за плечо.

– Мужайся, – сказал он.

Сенокрыл лежал с закрытыми глазами, маленький; затерявшийся посреди большой кровати. Он был сейчас меньше, чем когда спал на своём соломенном тюфяке. Он был покрыт простыней, подвернутой у подбородка. Его скрещенные руки лежали на груди поверх простыни, ладонями наружу, скрученные и неуклюжие, как при жизни. Джоди был напуган. Рядом у кровати сидела матушка Форрестер. Закрыв передником голову, она раскачивалась взад и вперёд. Она откинула передник.

– Я потеряла моего мальчика, – сказала она. – Моего бедненького, кривенького мальчика.

Она снова закрылась передником и закачалась взад и вперёд.

– Господь суров, – причитала она. – Ох, как господь суров!

Джоди хотелось убежать. Костлявое лицо на подушке вселяло в него ужас. Это был Сенокрыл и не Сенокрыл. Бык подвёл его к краю кровати.

– Он не услышит, но ты всё равно поговори с ним.

В горле Джоди перекатывался ком. Слова не выходили. Сенокрыл казался ему сделанным из воска, словно свеча. И вдруг знакомые черты проступили.