Дайан Фосси - Гориллы в тумане Страница 51

На следующий день я вышла на группу 8 в седловине к западу от Високе и приблизилась к гориллам на расстояние около двадцати метров. Они встретили меня спокойно, и это было тем более удивительно, что группа не привыкла к человеку. Первый, кто обнаружил мое присутствие, был молодой серебристоспинный самец, который горделиво забрался на обломок скалы, поджав губы, оглядел меня, а затем снова принялся за еду. Я присвоила ему кличку Паг (сокращенное от «пагнейшс» — драчун). Его примеру последовал необыкновенно привлекательный самец с черной спиной — он оторвал лист, несколько секунд «пожевал» его губами и выплюнул. Это было типичное проявление замещающей деятельности, известной под названием «мнимое кормление» и вызываемой легким чувством тревоги. Похлопав руками по растениям, этот великолепный самец заковылял в заросли и скрылся из виду, очевидно весьма довольный самим собой. Я назвала его Самсоном. Затем в поле моего зрения появились два юнца — они с озорным видом плюхнулись на спину и уставились на меня снизу вверх, как мне показалось, с кривой улыбкой. Со временем они получили клички Гизер и Пинатс. Когда появилась старая самка, она скользнула по мне безразличным взглядом и, перед тем как усесться рядом с Пинатсом, подставила ему свой зад, чтобы он его почесал. Я назвала ее Коко за шоколадный отлив шерсти, и именно в честь ее я окрестила шестнадцать месяцев спустя первую пленницу в Карисоке.

Последним был старый серебристоспинный самец. За долгие годы работы мне никогда не встречался экземпляр со столь величественной осанкой и царственным взглядом. Серебристая шерсть начиналась со скул, спускалась по шее и плечам к спине, опоясывала туловище и заканчивалась на бедрах. Не имея ничего лучшего для сравнения, как гориллы, виденные ранее в зоопарке, я предположила, что ему не менее пятидесяти лет. При виде такого благородного создания я сразу же стала подыскивать для него подходящее имя. Первое, что мне пришло на ум, было слово «рафики» (на суахили — «друг»). Поскольку дружба предполагает взаимное уважение и доверие, я так и нарекла этого царственного вожака.

Гизер и Паг очень походили друг на друга в профиль своими почти поросячьими пятачками, столь не похожими на носы остальных самцов и Коко. Внешнее сходство плюс близость между обоими самцами позволяли предположить, что у них общие родители. Не исключено, что их мать, отсутствующая в группе 8, скончалась до их прибытия в район наблюдений. Исходя из аналогичного сходства и близости, Коко была матерью Самсона и Пинатса, а отцовство, несомненно, принадлежало Рафики.

Коко и Рафики устраивались в одном гнезде и напоминали почтенную состарившуюся супружескую пару, не нуждающуюся в лишних доказательствах для подтверждения взаимного уважения. Присутствие Коко среди самцов группы 8 действовало на них в высшей степени успокаивающе и часто побуждало их к взаимному ухаживанию. Такое ухаживание, носящее социальный и чисто утилитарный характер, заключалось в том, что животные губами или пальцами раздвигают шерсть друг на друге и тщательно выбирают из нее паразитов, чешуйки кожи и растительный мусор. Обычно эту процедуру начинала Коко, затем к ней присоединялось большинство других членов группы, и буквально через несколько минут выстроившиеся в цепочку гориллы, забыв обо всем на свете, занимались взаимной гигиеной.

Что касается чисто поведенческих реакций, то есть действий, вызванных присутствием человека, то у группы 8 они сводились скорее к элементам бахвальства, позерства и любопытства, нежели к проявлениям агрессивности или страха. Эта необычная группа из-за отсутствия нуждающихся в защите малолеток, мирилась с моим присутствием и доверяла мне с самого начала. Она даже считала мое появление поводом отступать от порядком надоевшей ежедневной рутины. Самсон реагировал оживленней других, и видно было, что он получает огромное удовольствие. Пинатс часто пытался подражать Самсону. Когда они становились на ноги и синхронно били себя в грудь, одновременно выбрасывая в сторону правую ногу, то это смахивало на дуэт эстрадных артистов. Закончив номер, они смотрели на меня, словно пытаясь определить, какое впечатление произвели. Самсону также нравилось устраивать шум — он ломал ветки и благодаря внушительному весу с грохотом плюхался на землю. Однажды он забрался на высокое засохшее дерево прямо над моей головой. Как опытный лесоруб, он сначала примерился, в какую сторону свалится дерево. Затем, раскачавшись и попрыгав, он повалил его рядом со мной и убежал с лукавой улыбкой.

Мне нередко задают вопрос, какой эпизод с гориллами я вспоминаю особенно охотно. На него очень трудно ответить, потому что каждый час, проведенный с ними, имеет свое очарование. Первый случай, когда мне показалось, что я столкнулась с неосязаемым сродством человека и обезьяны, произошел приблизительно через десять месяцев после того, как я начала работать в Карисоке. Пинатс, самый молодой самец в группе 8, кормился примерно метрах в пяти от меня, но вдруг перестал есть и уставился на меня. Выражение его глаз было совершенно непроницаемым. Зачарованная его взглядом, я ответила ему тем же, и мне казалось, что мои глаза выражают немой вопрос и полное расположение. Это незабываемое созерцание кончилось тем, что Пинатс глубоко вздохнул и не спеша продолжил свое занятие. Я же вернулась в лагерь, внутренне ликуя, и сразу составила телеграмму д-ру Лики: «Наконец принята гориллой за свою»[2].

Через два года после памятного обмена взглядами с Пинатсом он стал первой гориллой, которая притронулась ко мне. Этот день начался как обычно, если работу в Карисоке вообще можно назвать обычной. Очень хотелось, чтобы он стал выдающимся, потому что на следующее утро мне предстояло отбыть в Англию на семь месяцев для работы над докторской диссертацией. Мы с Бобом Кэмпбеллом отправились на западный склон горы Високе с намерением выйти на группу 8 и вскоре обнаружили ее за кормежкой в неглубокой, густо заросшей лощине. На гребне, ведущем к лощине, выстроились высокие хагении, которые можно было использовать как отличные наблюдательные пункты с прекрасным обзором. Едва мы с Бобом удобно устроились на мшистом стволе хагении, как Пинатс отделился от группы и направился к нам, виляя из стороны в сторону, словно требуя развлечений. Я медленно спустилась с дерева и притворилась, что жую листья, чтобы Пинатс не сомневался в моих мирных намерениях.

Пинатс блестящими глазами следил из-за кустов, а потом подошел ко мне важной раскачивающейся походкой. Очутившись рядом, он присел и стал наблюдать, как я «ем», полагая, что теперь настал мой черед развлекать его. Когда ритуал наскучил ему, я принялась чесать голову, и он сразу занялся тем же. Поскольку Пинатс выглядел совершенно миролюбивым, я улеглась на траву, медленно вытянула руку ладонью кверху и положила ее на землю. Пристально посмотрев на мою руку, Пинатс встал, протянул руку и на секунду коснулся моих пальцев. В восторге от собственной смелости он дал волю чувствам, заколотив себя по груди, и вернулся к группе. С тех пор это место стало известно под названием «фаси я мкони» — место рук. Этот контакт, пожалуй, оставил самое яркое впечатление о жизни среди горилл.