Виктор Савин - Юванко из Большого стойбища Страница 54

С особым пристрастием Олег фотографировал черемуху, стоявшую на поляне перед домом. Это было очень старое, полусгнившее дерево в цвету, как будто обрызганное известкой, а Олег был от него в восторге. Он запечатлел его на пленке во множестве вариантов, сфотографировался под ним сам.

А на другой день школьные друзья, плотно позавтракав, вышли побродить по лугам и направились вверх по звенящему, как хрусталь, ручейку. Сколько здесь было молодых черемушек, рябинок! Олег начал опять щелкать фотоаппаратом.

Вдруг дорогу пересек заяц. Положив свои длинные уши на загривок, он потихоньку прыгал по лужайке возле леса. Олег тут же его сфотографировал и крикнул в восторге:

— Готово, на пленке!

Заяц сразу поднялся на дыбы, повел ушами, увидел мальчуганов и пустился наутек во всю мочь.

— Я его еще раз поймал на объектив, — довольный, сказал Олег. — Владик, а почему это так? Говорят, что зайцы днем спят, бегают только поздно вечером, ночью и рано утром. Этот, видно, живет не по правилам.

— А весной, Олег, в лесу другие правила. Этот заяц носил букет цветов своей невесте. Мой отец всегда так говорит, когда увидит весной среди белого дня косоглазого.

Потом внимание друзей привлек дятел, усердно трудившийся на сухой лиственнице. Маленькая пестренькая птичка почти начисто оголила огромное дерево, навалив возле него целый курган измельченной коры высотою в три-четыре муравейника.

— Вот это работяга! — воскликнул Олег, наводя глазок аппарата на дятла. — Недаром ему нашили на крылышки красные ленточки! На папиной мартеновской печи тоже висит красный флажок — вымпел… Какие же должны быть мускулы на шее у дятла! Наверно, не мускулы, а железо. А клюв? Клюв не иначе тверже стали.

— Этот дятел еще не самый сильный, — заметил Владик. — Есть черный дятел, его желной зовут. Тот большой, как голубь. Сам весь черный, а голова красная. Он как начнет долбить дерево, так будто топором рубит, за километр слышно. Вот это сила! Как ударит клювом, так вершинка у сухого дерева или сучок задребезжит.

— А где увидеть такого дятла?

— Погоди, еще увидим. И не только черного дятла. Тут пропасть всего интересного… Чу, слышишь? Тетерева токуют, косачи.

— Где токуют?

— А вот за этим ельником — осинник, в нем, в мелкой поросли, они и справляют свой весенний праздник.

— Бежим туда, Владик!

— Бежать не надо. Спугнем. Надо идти тихо-тихо, чтобы веточка под ногой не хрустнула. У них сторожа выставлены, когда они играют. Их врасплох не застанешь.

Пробирались через ельник осторожно, на цыпочках, сдерживая дыхание. Но вот из-под елки глянул на Олега беленький цветочек, на кончиках веточек у него будто мелкие горошинки.

«Ландыш», — подумал Олег.

И чем дальше шли, тем больше было цветов. Забыв об осторожности, Олег закричал:

— Ой, ой! Владька, смотри, сколько ландышей!

Шедший впереди Окаемов остановился, повернулся к товарищу:

— Тише ты, тише!

Вышли на солнечную полянку. Здесь тоже вели хоровод черемушки и рябинки. А за полянкой, сбившись в кучки, протягивали к небу позолоченные ветки голые осинки, точно упрашивая солнце одеть их поскорее в пышные праздничные одежды, такие же как у черемушек и рябинок.

— Слышишь, слышишь? — Владик указал в сторону осинника.

— Я слышу такой шум, как у нас в школе в большую перемену. Везде поют, кричат на всякие лады. Тут где-то и дрозды, и сороки, и синички, и голуби.

— Голубей слышишь? Так это не голуби. Это тетерева так воркуют, как будто ручей бурлит…

— Ой, Владик! Пойдем скорее туда!

Владик припал к земле и, как змея, пополз через поляну.

— Вот так, Олег. Ползи за мной, а то тетерки нас заметят, тревогу поднимут.

— Тут, Владик, какие-то кулаки из земли торчат, — шепотом сказал Олег, следуя за товарищем. — Больно неудобно ползти.

— Ничего, ползи. Это пиканы. К вечеру они уже листьями выстрелят. Весна ведь!

Тетеревиный ток был на прогалине между осинником и опушкой реденького соснового бора. На рассвете первым сюда прилетел старый косач-токовик. Опустился на поляну, прошелся, осмотрелся, прислушался. Когда же убедился, что кругом все спокойно, тихо, он на весь лес свистнул своему птичьему роду-племени: «Чу-фыш!».

Дескать, здесь все в порядке. Собирайтесь на наш весенний праздник, пора начинать песни, танцы, петушиный бой.

Затем токовик приосанился, крыльями пробороздил по земле, лирой распустил хвост, опушенный белыми перьями, еще раз чуфышкнул и пошел по кругу, завел песню, заворковал, забурлил, подражая разыгравшимся весенним ручьям.

На зов токовика с шумом стали слетаться косачи. Все они черные, с сизым оттенком, будто в старомодных фраках. Из нагрудных карманов торчат кончики белых платков. А брови у каждого красные, густые, дугами. Косачи опускались в реденький осинник, служивший как бы прихожей. Здесь они приводили себя в порядок: точно перед зеркалом вытягивали шею, приподнимались на цыпочки, распускали то одно крыло, то другое, а затем, подбодрившись, смело выходили на лесную поляну в хоровод.

Сперва они делали все то же, что и токовик, — чуфышкали, ворковали, ходили по кругу, — потом стали задевать друг друга крылом, загораживать дорогу, сходиться грудь с грудью, петушиться. Но до драки пока что дело не доходило.

Самый разгар праздника начался с прибытием тетерок. Прилетели они на солнцевсходе, когда верхушки широких сосен окрасились в густой багряный цвет, а кора на деревьях стала отсвечивать червонным золотом. Усевшись поудобнее на самых верхних ветках и поглядывая вниз, тетерки словно говорили, прихорашиваясь в своих скромных серых платьях:

«Ко-ко! Мы прибыли. Начинайте, пожалуйста».

Старый токовик, надувшийся, как футбольный мяч, ускорил движение по кругу. Теперь он уже не свистел, не чуфышкал, а только беспрерывно ворковал, что-то бормотал на своем птичьем гортанном языке. Голова его была высоко поднята, шея дрожала от напряжения в голосе, острые крылья врезались в еще не просохшую влажную землю, выпустившую зеленые усики, а хвост, точно веер, плавно покачивался.

Молодые косачи, разбившись на пары, как в кадрили, расходились в стороны, ворковали и чуфышкали, делали круг, а потом бежали друг другу навстречу, взлетали и сталкивались в воздухе грудь о грудь, падали, снова разбегались и снова сшибались так, что сыпались перья. Творилось что-то удивительное. Лесная прогалина, будто ярмарочная площадь, кипела от птиц.

Но вот одна из тетерок предупредила сверху:

«Ко-ко, ко-ко! Будьте осторожны. Слышала какой-то подозрительный щелчок».