Павел Мариковский - Муравьи, кто они? Страница 6

Самки и самцы отличаются от рабочих не только тем, что имеют крылья, но и вздутой грудью, содержащей крыловые мышцы. У рабочих грудь меньше, тоньше, в ней нет крыловых мышц. Ротовые придатки самцов неразвиты, они им не нужны. В муравейнике их кормят рабочие, вне муравейника их жизнь коротка.

Голова самцов значительнее меньше головы самок, усики на один членик больше, мозг — очень слабо развит.

Самки и самцы муравьев Эцитона каролинензе обладают талией из одного членика, тогда как у рабочих он из двух. Муравей Лазиус латипес, обитающий в Северной Америке, имеет две формы самок, у одной из них бедра и голени сильно сплющены. Для чего такая особенность строения — неизвестно.

Некоторые из рабочих иногда похожи на самок. Их называют эргатоидными, они подобны рабочим, но брюшко их, как у самки. «Царицы в рабочем одеянии», образно назвал их один из мирмекологов, или «Запасные царицы», несущие яйца при потере настоящей самки. Есть еще так называемые гинекоидные работницы. Они по размерам, как и все рабочие, но обладают развитыми яичниками. И, наконец, существуют особи сходные с настоящими самками, но размерами подобные рабочим. Таких миниатюрных самок называют «Микрогинами». Есть еще «Псевдогины» — уродливые самки, или неудавшиеся рабочие. Размеры их как у рабочих, но грудь, как у настоящих самок.

Разнообразие форм — полиморфизм способствует разделению труда и выполнению специальных обязанностей в обществе. Среди общественных насекомых полиморфизм особенно развит у муравьев и отражает более сложную жизнь и общинный строй. У пчел все просто: самец-трутень, самка, работницы. У термитов: самка, самец, рабочие, некоторые из которых специализированной формы.

Как они ощущают окружающий мир

Днем на озере Иссык-Куль в Киргизии был шторм, волны шумели, пенились и далеко набегали на низкий песчаный берег, покрытый редкими гранитными валунами. А когда ветер затих, и озеро успокоилось, далеко от кромки берега остался влажный вал из песка, мелких камешков, водорослей и мертвых ракушек.

Сбоку такого вала бежит рыжий с черным брюшком муравей Формика субпилоза. Он очень торопится, не останавливается, не меняет направления и путь его прямой, будто заранее известный. Каждую минуту муравей проползает два метра, за двадцать минут сорок метров. Вот пройдено более ста метров, а вблизи еще нет никаких следов муравейника и песчаный берег с гранитными валунами все тянется далеко без травинок и кустиков.

Муравей, видимо, путешественник и куда-то далеко забрел. Каждый муравейник имеет свою территорию. Она не столь велика, так как даже самые отважные муравьи-разведчики, как принято считать, не отходят от своего жилища дальше одной-двух сотен метров. Это расстояние для маленького насекомого, плохо видящего среди густых зарослей травы, нагромождения камней, всяких ям, бугров, немалое и в нем легко заблудиться.

Обычно на небольшие расстояния от муравейника проделываются хорошие дороги. Дальше них идут едва заметные тропинки, а затем и просто бездорожье, по которому пробираются по запаху, по чувству направления, по маленьким последовательным ориентирам.

Может быть, наш крошечный странник заблудился и бредет, сам не зная куда? Но тогда его бег не был бы таким размеренным и деловитым. Что же служит ему ориентиром: синее озеро, шорох волн, кромка влажного песка или большое красное солнце, садящееся за темные скалы?

Прочеркиваю глубокую ложбинку к самому берегу. Наткнувшись на нее, муравей останавливается, нерешительно топчется в разные стороны, его членистые усики, покрытые золотистыми волосками, вздрагивают и беспрестанно шевелятся. Красноватая голова с черными глазами слегка поворачивается в мою сторону, и мне кажется, будто муравей в недоумения смотрит на меня темными точечками глаз.

Но остановка недолгая. Муравей решительно перебирается через ложбинку и — вновь размеренный бег по два метра в минуту вдоль берега. Новая канавка его уже не останавливает и не смущает, препятствие ему уже знакомо и не стоит внимания.

Убираю кромку из чистого песка и делаю берег более пологим. Здесь ничем не сдерживаемые волны перекатываются дальше и покрывают отважного путешественника. Куда он делся? Неужели утонул, утащенный откатившейся назад волной! Нет, муравью знакомы причуды озера: моментально уцепился ногами за камешек, выждал, и когда волна отошла, и кинулся от берега в сторону на сухое. Здесь он переполз через большой вал и долго бежал вдали от воды, но строго вдоль берега. Затем снова возвратился к кромке песка. Тут путь ровнее и верней. Что если на кромку берега насыпать сухого песка? И это не сбивает странника с пути. Может быть, подложить ему голову дохлой рыбы — остаток трапезы вороны? У рыбьей головы муравей долго шевелил золотистыми усиками и снова помчался дальше. Нет, он не питается дохлятиной, она ему не нужна.

Не расстелить ли на его пути развернутую газету? И газета оказывается муравью нипочем.

Уж не солнце ли служит ориентиром. Проверить не трудно. Заслоняю солнце шляпой, а с другой стороны направляю на муравья солнечный зайчик от зеркальца. Но «новое солнце» также не смущает нашего крошку. Так и осталось загадочным способность муравья к ориентации. Видимо, муравей в пути использует сразу много признаков: и запах воды, и кромку влажного песка, и, может быть, фон неба, и, наверное, кроме всего и особенное чувство направления.

Прошло немало времени. Красное солнце скрылось за темными скалами. Уже пройдено более четверти километра и низкий песчаный берег с гранитными валунами остался позади. Мы оба приближаемся к глинистому овражку, размытому дождевыми потоками, с редкими кустиками полыни. Перебравшись через него, муравей резко сворачивает в сторону и скрывается в норке, окруженной небольшим земляным валиком. Здесь его муравейник, в нем уже все спят, и наш путешественник пришел с явным опозданием.

От места моей встречи с муравьем до его жилища более трехсот метров — рейс необычно далекий. Но что поделаешь? На песчаном берегу, среди редких кустиков полыни не особенно много поживы и не от хорошей жизни так далеко приходится за нею бродяжничать.

Зрение муравьев развито не особенно хорошо. У зрячих в каждом глазу до 12 000 фасеток, тогда как у стрекозы 12 500, бабочек 17 000, некоторых жуков до 20 000–50 000.

Не отличаются муравьи и остротой слуха, и, быть может, звуки воспринимают как колебание воздушной среды волосками. Но, судя по тому, что у некоторых есть так называемый стридуляционный аппарат, муравьи способны улавливать ультразвуки. Устройство этого аппарата несложное: на одном участке тела располагается насечки, по которой водят острым краем или рядом зубчиков, находящимся на другом участке тела. Действие его можно сравнить с гребешком, по которому проводят острым предметом. И все же есть муравьи, которые, по-видимому, способны воспринимать звуки разных частот. Так муравьи древоточцы Кампонотус геркулеанус при тревоге постукивают брюшками по тонким деревянным перегородкам своего жилища, сигналя друг другу.