Юрий Самсонов - Путешествие за семь порогов Страница 6

Это было самое опасное место на Олиме. Здесь уровень реки упал, и ледовая корка повисла над водой, как мост. Перед порогами такое случается часто.

«Газик» Нарымского тронулся с места и покатился по льду, быстро уменьшаясь. За ним пошёл, мотая открытыми дверцами, «МАЗ», а следом зашевелилась и вся колонна.

— Может, вылезешь? — в последний раз предложил Крапивин, но Гринька мотнул головой.

… Когда колонна проскочила опасный участок и выстроилась в прежнем порядке, на этот раз с «газиком» Нарымского в хвосте, Саша спросил:

— Слыхал, как лёд трещит?

Гринька вспомнил, что сквозь шум мотора действительно слышалось что-то похожее на слабое потрескивание. И этот треск Гринька теперь запомнит на всю жизнь…

— Гляди — порог!

То, что издали казалось дымом рыбачьего костра, на самом деле было паром — он струился из длинной полыньи, похожей на остроносую щуку. В полынье бешено и беззвучно неслась чёрная вода, из которой торчали чёрные камни. Это и был первый порог Олима. Теперь дорога подошла к берегу. Колёса жёстко затряслись по земле, и за окошками вырос неприютный редкий лесок, закрывший собою свет, а за деревьями возникли вершины сопок.

— Волок, — объявил Саша.

Машины шли, окутанные дымом из выхлопных труб, и передняя едва теперь виднелась у самой вершины, где дым сливался с синеватыми клочьями облаков. Вскоре она исчезла в облаке.

— Едва ли пройдёт, — сказал Саша Крапивин.

И верно, «МАЗ», возглавлявший колонну, обратным ходом вылез из облака, остановился, дёрнулся чуть вперёд и пополз вниз. Саша сбавил газ, рёв мотора плавно переходил в мягкий рокот, и теперь кусты за окном уже не мелькали, а медленно плыли назад. А вскоре и вовсе пришлось затормозить, и это было плохо, потому что одно дело — брать такой подъём с ходу, а другое — с места.

После минутного замешательства ведущая машина снова пошла вверх. Саша и Гринька сидели, подавшись вперёд, будто подталкивая товарища, которому приходилось худо. Сашины руки крепко ухватились за баранку. «МАЗ» снова пятился со склона. Видно было, как он тяжело западает на бок на неровностях, как дрожит его могучий корпус… Но вот он снова зацепился за землю и пошёл вверх. И опять вниз. Вверх — вниз, вверх — вниз, утюжа склон.

Саша хлопнул себя по шапке:

— Что же это он? Забыл, что ли, про песок?

Он выскочил из кабины и побежал. Гринька и Карат тоже не вытерпели и вывалились наружу. В открытой кабине всё равно бы не усидеть от мороза.

Даже страшно, сколько снегу навалило в тайге. Дорога проходила узким коридором, пробитым в снеговой толще, а кое-где снег нависал козырьком, едва не смыкаясь над головой.

Гринька и Карат бежали к «МАЗу», но в это время Саша уже вылезал из кузова, держа в руке ведро с песком. Водитель с сизым от мороза лицом стоял на подножке и ругался:

— Учёный нашёлся… без году неделя… За своей посматривай!

— Гринька! — закричал Саша, не обращая внимания на ругань. — Тащи наше ведро!

Ерундовая, конечно, затея — засыпать песком гору, у которой под облаками верху не видать. Гринька, однако, принёс ведро, влез в кузов и стал нагребать ледяной сыпучий песок. Саша то и дело кидал ему пустое ведро и протягивал руку за полным. Шофёр уныло топтался перед радиатором. Теперь Саше приходилось делать дальние концы, а Гринька, коченея, подолгу ждал его с полным ведром. Наконец он не выдержал и крикнул водителю «МАЗа»:

— Держите!

— Чего?

— Уроню! — проговорил Гринька.

Шофёр подхватил ведро.

— Чего надумал?

— Погреюсь малость.

— Дуй!

Гринька спрыгнул в снег, подцепил ведро и помчался вслед за Сашей. Но песок — тяжёлая штука. Гринька пробежал несколько шагов, пошёл шагом, потом остановился, взял ведро в левую руку и потащился дальше. Навстречу спускался Саша, Он потянулся за Гринькиным ведром.

— Давай я дотащу!

Но Гринька глянул в его распаренное лицо, на чубчик, прилипший ко лбу, и мотнул головой.

— Сам…

— Валяй, валяй, — усмехнулся Саша.

Гринька уже еле брёл, хватая воздух раскрытым ртом. Его прошиб пот, но теплее почему-то не становилось, а гора между тем поднималась круче, и дороге не было видно конца. Но вот самосвал, веером расшвыривая песок, обогнал его. Гринька отскочил на обочину и опрокинул ведёрко в левую колею. Тяжело вздохнул. Сверху опять наползал на него дрожащий задний борт. Не схватило! Но нет — самосвал остановился, напрягся и снова пополз вперёд.

Гринька бежал на этот раз впереди машины. Сквозь ветровое стекло он видел измученное лицо водителя. Гринька понимал его: разве удержишься на этой скользкой крутизне? Он сам поскользнулся, упал и прокатился несколько метров на животе. Вскочил перед самыми колёсами, побежал дальше и снова упал, на этот раз нарочно — иначе не остановиться. Поднял его Саша, поставил на ноги и отряхнул от снега.

— Полное не таскай, насыпай половину.

Внизу уже толпились подоспевшие люди. Теперь работали вместе. Один в кузове нагребал вёдра, другие подхватывали и передавали по цепочке. На Гриньку никто не обратил внимания — и он пристроился в очередь со своим ведром. Ему уже не было холодно, и даже совсем жарко, когда увидел рядом Нарымского с эмалированным зелёным ведром.

— Ага! Ты всё-таки тут?

Только блеснул глазами и не стал ругаться. И у Гриньки сразу повеселело на душе.

Над вершинами по небу разливалась малиновая заря. Она перекрасила в свой цвет и снег, и лица людей, и куржак[1] на деревьях.

Вся колонна перекатилась через перевал, и люди разбежались по своим машинам. Моторы один за другим подавали голоса, и вот уже над дорогой, над тайгой, будто звуковое облако, навис их ровный слитный гул.

7

Машина вползала в туман. Сперва прозрачный, он становился всё гуще, непроницаемей. Машина шла сквозь облако.

Крапивин едва успел затормозить, — перед самым носом из тумана показался неподвижный кузов переднего «МАЗа».

— Эй, что там?

— Сюда! С лопатами!..

Вездеход сидел по уши в сугробе. Его откапывали в ярком свете фар. Колёса бешено крутились, выкидывая фонтаны снега, машина ровно покачивалась и не трогалась с места. На этот раз откапывали так долго, что с конца колонны успел прийти Нарымский, а вслед за ним и ещё несколько человек.

— А ну-ка взяли!

Люди облепили машину со всех сторон, принялись толкать, Гринька тоже толкал, пристроившись к заднему борту.

— Навались! — командовал Нарымский.

Машину выкатили на дорогу, шофёр включил фары — и она пошла, пошла…