Артур Гайе - Сафари Страница 62

— Нет. Я не вижу так далеко.

— Они сбились в кучу и слушают, что читает им человек на белой лошади. Это та бумага, которую я написал и положил на один из придорожных камней. Там написано: у нас есть оружие, которым мы можем стрелять беспрерывно день и ночь, не заряжая его. Для вашего тела и души будет лучше, если вы не будете трогать нас, а отпустите с миром! Но я думаю, что, несмотря на это письмо, они сегодня же ночью нападут на нас, хотя и побаиваются. Много ли у тебя патронов?

— Порядочно. Но почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому что тебе придется много стрелять. Но, пожалуйста, не стреляй в воздух, а меть им прямо в голову, иначе они подумают, что ружье плохо попадает и не будут бояться его.

Этот остроумный совет моего спутника не понравился мне, и я решил не следовать ему.

Скоро мы нашли подходящее местечко для ночлега — это были развалины абиссинской постройки на вершине холма. К тому же ночь была лунная, и так как до двух часов никто не пытался нарушить наш покой, я решил лечь спать, подумав, что на этот раз факир неправильно предсказал будущее. Идрис и Хамис уже давно храпели, только Аб-дер-Рахман бодрствовал: он неподвижно сидел на камне и смотрел в землю. Если бы не слабый стук четок в его руке, можно было бы подумать, что он спит. Несмотря на усталость, я никак не мог уснуть; я смотрел на звезды, горевшие на небе, ворочался с боку на бок и в конце концов решил закурить. Вдруг песок заскрипел под ногой факира: он подошел и, толкнув ногой спящих слуг, сказал:

— Вставайте — они близко! Дай мне, пожалуйста, папиросу.

Мне не понравился этот дикий обычай — нападать ночью на спящих людей. Руки у меня дрожали, когда я подавал факиру спичку. Он, не торопясь, помял папиросу в руках и сказал что-то по-сомалийски Хамису, указывая на лежавший неподалеку камень; он говорил тихо и спокойно, как всегда, а затем спросил меня, был ли я когда-нибудь на войне.

— Нет? — удивленно переспросил он. — А я много сражался на своем веку, и поэтому прошу тебя слушаться меня во всем и стрелять только тогда, когда я скажу: «Пора!», даже если тебе будет казаться, что мое приказание запаздывает. То же самое относится и к тебе, Идрис.

Только сегодня утром учил я Идриса, как обращаться с браунингом: его руки также дрожали, когда он вытащил оружие из кармана, но в его глазах не было и тени страха.

Мы спрятались за камнями в воротах нашего убежища, факир держал в руках ружье Идриса, а Хамис принес из корзины факира две трубы, которые он положил возле своего господина, — его единственный багаж.

Затем его долговязая фигура, напоминавшая орангутанга, влезла на ворота и прикорнула там: это был наблюдательный пост, с которого видно было далеко кругом.

Ночь была туманна. Земля покрылась серебристой вуалью. Кругом стояла мертвая тишина. Я изо всех сил напрягал слух, но не мог уловить ни малейшего шороха, а слышал только дыхание факира, сидевшего рядом со мной. Облака тумана стали сгущаться; скоро луна совершенно скрылась, и на расстоянии пяти шагов не было видно ничего. Так как эта история уже начинала надоедать мне, я вздохнул. Аб-дер-Рахман предостерегающе поднял руку, его голова опустилась на грудь, он прислушивался. Тут и я услышал шелест и осторожные шаги у подножия холма; Идрис, очевидно, тоже услышал эти звуки, так как в тишине раздался звук взводимого курка. Взяв в руку одну из таинственных труб, факир зажег спичку. Что-то зашипело.

— Приготовьтесь! — прошептал он и приложил трубу к щеке. Одновременно со снопом огня, показавшимся из трубы, я услышал его громкий голос, который крикнул: — Пора! — и в тот же миг надавил курок. На нас неслась толпа дикарей; лохмотья, покрывавшие их тела, развевались по воздуху. Ослепленные яркой вспышкой огня, они на мгновение застыли на месте, затем раздался дикий визг и вой, нам навстречу полетело несколько копий, в ответ на которые затрещали мой винчестер и браунинг Идриса. При свете второй ракеты, пущенной факиром, видны были падающие тела, затем послышались стоны и шаги убегающих людей… Все стихло — нападение было ликвидировано.

— Махад![25] — вдруг крикнул факир. Я никогда не предполагал, что его спокойный голос может повыситься до такого рева. Он вскочил на ноги, и в темноте глаза его буквально горели, как угли, в левой руке у него блеснул кривой нож, который он вытащил из-под своего бурнуса. Он ринулся в темноту ночи в погоню за нападавшими, а за ним бесшумно и ловко, как пантера, помчался немой.

На другое утро я намеревался серьезно поговорить с Аб-дер-Рахманом относительно того, как бы нам избегнуть таких кровопролитных сражений, но когда я увидел его холодное, замкнутое лицо, то не решился заговорить с ним. Вечером, когда я, по обыкновению, предложил ему папиросу, он посмотрел на меня и, в знак благодарности кивнув головой, сказал:

— Я знаю, о чем ты думаешь, господин, и могу ответить тебе только одно. Я предупреждал их: горе тому, кто первый бросит камень! Я предупреждал их… Если ты очень устал, господин, то поедем немного дальше; через час мы минуем деревню, которая лежит неподалеку отсюда, и тогда ты сможешь хорошо выспаться.

Глава семнадцатая

Подозрительное облачко и британец в Сомали

Прошел не час, а целых два часа, пока мы, наконец, нашли подходящее место для ночлега. Я был так утомлен, что не мог даже дослушать рассказ Идриса о ссоре, происшедшей между ним и двумя старыми туземками у колодца; не дождавшись, пока разобьют палатку, я растянулся во всю длину на песке и моментально уснул. Несмотря на теплые одеяла, которыми меня заботливо прикрыли, я проснулся на рассвете от холода. Я так крепко спал, что, проснувшись, долго не мог сообразить, где я и что со мной: это случалось со мной очень редко. Долго смотрел я, щурясь, на небо, светлеющее на востоке, и заметил над обрывом маленькое белое облачко, которое вдруг куда-то исчезло. Не отрываясь, смотрел я на это место, говоря себе, что тут дело не чисто: только что я видел тут облачко, которое вдруг исчезло.

— Облачко? Нет, конечно, это было не облачко, а тюрбан. Черт побери, неужели это свинство опять начинается? — пробормотал я себе под нос и, внимательно осмотрев край обрыва, стал прислушиваться.

— Что случилось? — спросил голос Аб-дер-Рахмана из-под одеяла, которое он по привычке всех туземцев натягивал на голову, оставляя ноги неприкрытыми.

Я сообщил ему о том, что видел, и с торжеством констатировал, что есть вещи, которые ускользают от внимания этого человека. Мы разбудили остальных и занялись обсуждением дальнейшего плана действий, как вдруг в тишине раздался чей-то голос, громко кричавший нам что-то.