Павел Мариковский - Неожиданные встречи Страница 67

Черногрудые воробьи гнездятся колониями возле шоссейных дорог в лесополосах. Иногда их так много, что все деревья увешаны гнездами, а в лесополосе стоит несмолкающий гвалт великого множества голосов.

Когда колония располагается по обеим сторонам дороги, воробьи беспрерывно перелетают друг к другу. В эти взаимные визиты включается и молодежь. Многие из них, неумелые, гибнут, сталкиваясь на лету с автомашинами. Вдоль такой дороги степенно и с достоинством летают коршуны, подбирают столь легко достающуюся свежую добычу. Наверное, совсем разленились, не желают охотиться сами.

Черногрудый, или, как его еще называют, испанский, воробей — птица-странница, на зиму не остается и улетает в теплые страны. Гнезда он строит из тонких стеблей растений, предпочитает пахучую серую полынь. Каждое гнездо подобно полому шару, слегка овальному, размером с небольшой арбуз. Вход в него сбоку, незаметный.

Я забрался в лесополосу, заселенную воробьями. Птицы быстро меня заметили, и шумная их стайка разлетелась в стороны. Я знал, молодежь давно вылетела из гнезд, поэтому сфотографировал несколько их жилищ, поинтересовался их строением. Ложе для птенчиков не особенно удобное, в нем лишь кое-где лежат по одному-два перышка. Но одно гнездо меня поразило. Оно было основательно заполнено, даже, пожалуй, забито свежими плодами дурнишника.

Кому незнаком этот сорняк! Он особенно часто растет по пустырям, в межах дорог, в местах перевыпаса. Овально-шаровидные плоды его, размером с небольшую фасолину, сплошь покрыты крепкими колючими шипиками. Кончик каждого шипика слегка загнут. Плоды прочно цепляются за одежду человека. Из шерсти их вытащить трудно, и домашние животные из-за них терпят много неудобств.

КРОШЕЧНАЯ РОЩА

Дорога отошла от берега, и синий Балхаш скрылся за желтыми, сгоревшими от солнца холмами. Вокруг протянулась скучная пустыня.

Летом пустыня безотрадна. Ни крохотного кусочка зелени — все вымерло, погрузилось в сон. Но вот наконец машина взбирается на высокую горку, и с нее открываются и сверкающее изумрудом озеро, и низкие берега, поросшие серо-зелеными солянками, и странные ярко-красные обрывистые горки, подошедшие к самому берегу. Я помню это место по давним своим путешествиям. Хорошо бы там остановиться. Дороги туда нет, придется пробираться по пухлому солончаку через бугры и сухие кустарники.

Вдали, у самого берега, показывается крошечная рощица из каратуранги. Путь к ней тянется медленно. Мы довольны. Как хорошо на берегу озера, да еще и среди деревьев. Листья на каратуранге пожелтели и сверкают золотом, вдоль берега — полоска красного песка, красная и вода у берега, дальше она оттеняется чудесной синевой. Здесь много отличного сухого тополя и уютно в тени. Эта рощица — первая, встреченная нами на северо-западных голых и диких берегах озера.

Мы здесь не единственные поклонники этой маленькой рощицы. С ветки на ветку весело прыгает синичка, ковыряется острым носиком под корой, заглядывает в щелочки, рыскает среди веточек, искоса поглядывая на нас зоркими черными глазами. Рощица маленькая, не более пятидесяти метров в длину, куда птичке деваться, приходится быть вместе с нами.

Из-за кустика неожиданно вверх взлетает с криком и садится на ветку дрозд-деряба. Еще один житель леса оказался в этой пустынной местности! Ну что же, как-нибудь уместимся! Дрозд опасливо сторонится нас, улетает в заросли солянок, но вскоре я вижу его настороженную головку, мелькающую среди травинок под деревьями. Потом неожиданно появляется удод и долго то одним, то другим глазом разглядывает нас и наш бивак. Удовлетворив любопытство, он исчезает и более не появляется.

Одна синичка, один дрозд, один удод! Еще, быть может, кто-нибудь появится?

Брожу по берегу, рассматриваю следы. Пробежала лисичка по кромке берега, прошелся волк. Откуда-то с красных гор приплелся барсук, побродил немного у воды и отправился обратно в пустыню. Вдоль берега летают бабочки-белянки и желтушки. Найдут крохотный лиловый цветок осота, усядутся на него, пытаясь добыть крохотную капельку нектара. Я знаю, бабочки — белянки и желтушки — путешественницы, сейчас они кочуют к югу, и, видимо, издалека. На юге они проведут зиму, а весной полетят обратно, как птицы, на свою родную сторону. Но на их пути — большое озеро, и бабочки не решаются лететь напрямик, минуют его стороной. Далеко им, бедняжкам, придется отклониться от прямого пути в сторону.

Иногда появляется стремительный в полете и отличнейший пилот бражник-языкан. Он недолго крутится в прибрежных зарослях, потом, будто разобрав, что перед ним немалая водная преграда, набирает высоту и направляется прямо на юг. Бражник — тоже путешественник. Ему хорошо: у него отличные крылья и приличная скорость.

Я увлекся следами, и до сознания не сразу доходят далекие крики с бивака.

— Скорее сюда! — кричит Николай. — Тут еще одна птица появилась!

Ну раз появилась птица, значит, надо спешить и на ходу не забыть взвести курок фоторужья, приготовиться к «выстрелу». Я увидел совсем непонятное. Ни разу не встречал как будто такой птицы. Совсем необычная, незнакомая, и вместе с тем что-то смутное и близкое чудится в ее облике. Размером с галку, почти черная, с яркими светлыми продольными пестринками на теле, крепким удлиненным клювом, она мне кого-то напоминает. Мучительно пытаюсь вспомнить и не могу.

Незнакомка неосторожна, подпускает к себе близко и милостиво разрешает навести фотоаппарат. Так себя ведут обитатели глухих мест, мало знакомые с человеком. Но когда я пытаюсь приблизиться еще, она обижается на мою фамильярность и сперва, с дерево на дерево прыгая, мчится в сторону, а потом скрывается в пустыне. Не нравится птице мое любопытство к ее особе.

— Пропала моя незнакомка! — досадую я сам на себя. Так и не успел узнать, кто она такая. Хорошо, если снимок окажется удачным, а если нет?

Я опять направляюсь смотреть следы на берегу. С бивака же снова раздается крик моего спутника: опять появилась та же птица.

Теперь я осторожен, птица проникается ко мне доверием, крутится в рощице: то рыскает по ветвям деревьев, то копается в земле.

Мы прожили в рощице два дня. И два дня вместе с нами прожила незнакомая птица. Под вечер она забралась на вершину самого высокого дерева и громко закричала. Крик ее сразу же воскресил в моей памяти глухие уссурийские кедрово-лиственные леса, и живо вспомнились такие же темные, со светлыми пестринками птицы, всегда с любопытством разглядывавшие наши стоянки с вершин великанов-кедров. Это была кедровка, жительница хвойных лесов, любительница кочевать, кричать звонким голосом в тихом лесу. Как я не смог опознать так хорошо мне ранее знакомую птицу? Наверно, лишь потому, что уж слишком неожиданной была встреча с ней, типичным жителем тайги, в этой крошечной рощице среди громадных просторов выжженной солнцем пустыни, у дикого синего соленого озера.