Джеральд Даррелл - Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой Страница 7

Оба смотрителя сообщили нам, что на скалах мыса Германес для выведения потомства собираются одновременно сотни тысяч тупиков, и только в этот период их можно отловить для кольцевания. Потом они вручили мне своего пленника, чтобы я мог представить его телезрителям; тут я убедился на собственной шкуре, что, несмотря на комичный вид и кажущееся тупоумие, тупики могут отлично постоять за себя. Я беспечно взял тупика на руки, и в тот же момент толстый, острый как бритва клюв сомкнулся на моем большом пальце, словно огромная крысоловка, а заостренные как иголки, ничуть не уступающие кошачьим когти начали раздирать мне руки. Проговорив перед камерой свой монолог, я был счастлив поскорей отделаться от воинственного партнера и отдаться в руки Ли, заботливо наложившей повязки на мои раны.

— После того как меня чуть было не разорвал на куски тупик, — обратился я к Джонатану, — какие еще испытания мне предстоит выдержать?

— Осталось только спуститься со скалы, — ответил Джонатан.

— А где? — спросил я.

— Да прямо здесь, — ответил Джонатан, показывая на шестисотфутовый обрыв, почти отвесно спускавшийся к морю.

— Ты говорил о тропе, — пытался протестовать я.

— А разве я тебя обманул? — спросил Джонатан. — Подойди ближе и убедись.

Осторожно, хотя все внутри у меня замирало, я подошел к обрыву. Теряясь среди травы и армерий, вниз сбегала еле видная, почти пунктирная линия, которую даже с большой натяжкой трудно было назвать тропой. Она выглядела так, будто когда-то, в стародавние времена, стадо козлов, шатаясь, спускалось с отвесной скалы, чтобы принять участие бог знает в какой пьяной оргии.

— И это называется тропой? — возопил я. — Что я, серна что ли, чтобы лазить по отвесным скалам? Ни один человек, рожденный женщиной, не сможет здесь спуститься.

Пока я упражнялся в красноречии, Крис, Дэвид и Брайан, нагруженные рюкзаками со съемочной аппаратурой, обогнали меня и исчезли во мраке.

— Только и всего, — сказал Джонатан. — И нечего бояться. Смелее. Я буду ждать тебя внизу.

С этими словами он беспечно начал спускаться по отвесной скале. Ли и я посмотрели друг на друга. Я знал, что она также страдала от головокружений, но не в такой острой форме, как я.

— Интересно, а в наших контрактах сказано что-нибудь о скалолазании? — поинтересовался я.

— Если только где-нибудь в примечаниях, — печально ответила она.

Наскоро помолившись, мы начали спускаться. В жизни мне не однажды приходилось испытывать страх, но то, что я пережил, спускаясь с этой скалы, с лихвой перекрывает все прошлые ощущения. Остальные члены группы спускались по едва различимой тропе так, как если бы это была широкая, ровная автострада, я же сползал на животе, отчаянно цепляясь за пучки травы и крохотные кустики, которые в любой момент могли оторваться; шаг за шагом я продвигался по тропе шириной в шесть дюймов, стараясь изо всех сил не смотреть вниз — туда, где скала шла совершенно отвесно; руки и ноги сильно дрожали, а сам я обливался потом. Это было постыдное зрелище, и мне было ужасно неловко, но поделать я ничего не мог. От боязни высоты не излечиваются. Когда я, наконец, достиг подножия, ноги мои так отчаянно тряслись, что я не мог продолжать путь и мне пришлось присесть. В нескольких сильных выражениях я высказал Джонатану все, что о нем думал. К сожалению, он пропустил мои слова мимо ушей и как ни в чем не бывало обратился ко мне:

— Молодец, спуск прошел отлично. Теперь остался только подъем.

— Еще чего, — огрызнулся я. — Можешь спустить нам сюда палатку и организовать доставку продуктов, а мы останемся здесь — станем отшельниками острова Анст.

По правде говоря, место для этого было весьма подходящее. Там где заканчивалась так называемая тропа, в обе стороны вдоль обрыва тянулась ровная, заросшая травой полоска земли. Береговая линия состояла из нагромождения огромных, иногда величиной с небольшую комнату валунов, между которыми вскипало, пенилось и ревело темно-синее море. Весь обрыв, насколько хватал глаз, был усеян птицами, а в небе их кружилось столько, что они напоминали гигантские снежинки.

В воздухе стоял неумолчный гвалт. На каждом уступе, тесно прижавшись друг к другу, сидели группы кайр.

У многих из них между лап было зажато по одному, изумительной окраски, в крапинках яйцу. Яйца зеленые, коричневые, желтые, желтовато-коричневые, пятнистые и в мелкую сеточку — и ни одного похожего. Странные, рокочущие голоса кайр, когда они задирали друг друга или поучали птенцов, эхом отдавались в скалах. Мы немного опоздали к началу брачного сезона, но в других местах мне приходилось наблюдать необычный ритуал их ухаживания. Пожалуй, наиболее любопытной его частью является следующее: группы кайр исполняют над поверхностью моря что-то вроде танца. Они вьются и кружатся, танцуя над волнами, а потом вдруг, как бы по команде, ныряют и танец продолжается под водой. Пока остальная стая, являя собой поразительное единство, кружится, вьется, взмывает и ныряет, небольшие группы птиц выделывают в воздухе головокружительные пируэты. Какие сигналы они подают друг другу для достижения столь поразительной синхронности, мы не смогли определить, но, думаю, они существуют. На других уступах лепились сплетенные из корней и ила гнезда моевок — опрятных, застенчивых чаек. В то время как другие виды чаек давно изменили побережью и нашли приют на суше, среди полей и городских свалок, консервативные моевки остались преданными морю. Когда это хрупкое, скромное существо вдруг открывает клюв и издает пронзительный крик, становится несколько не по себе. Моевки Германеса — большие труженицы; они все время заняты усовершенствованием своих гнезд, в которых постоянно перекладывают с места на место корешки, гальку и ил, делая удобные колыбельки для будущих птенцов.

Ниже моевок расположились красавицы-гагарки в элегантном черно-белом оперении, с тонко очерченными белым клювами, напоминающими формой опасную бритву. Они походили на собравшихся на деловую встречу коммерсантов. Иногда какая-нибудь птица впадала в экстаз — задирала кверху клюв и принималась им щелкать, как кастаньетами, в то время как партнер нежно пощипывал и чистил ей перышки на шейке. Подобных вольностей в поведении коммерсантов (даже среди компанейских) лично я никогда не видел.

Отдельные участки скал занимали темно-серые глупыши с белыми головами и грудками. Внешне они чем-то напоминали голубей; сходство усиливалось за счет одинакового строения трубчатых ноздрей. Несмотря на их добродушие и даже некоторую робость, глупыши умеют отлично защищать свое потомство. Подойди вы слишком близко, по их мнению, к гнезду, родители широко откроют клюв и окатят вас вонючей клейкой жидкостью, причем точность попадания в цель исключительная. Стоило Джонатану узнать от меня об этой их особенности, как он тут же загорелся идеей послать меня на приступ гнезда, засняв момент родительской обороны. В ответ я посоветовал ему внимательнее ознакомиться с условиями моего контракта, где ни словом не было упомянуто о подобных эскападах. Мне совсем не улыбалось провести остаток дня, источая аромат китобойного судна. Что касается острых ощущений, то мне до конца дней хватит воспоминаний о том, как меня уделал птенец поморника.