Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом Страница 8

А новый кормилец сейчас везде. Есть километровые лесополосы целиком из этой породы. В городе на редкой улице нет его деревьев. Урожаи у него ежегодные: опадут осенью желтые листья, и остаются на ветвях густые кисти побуревших плодов. На иных деревьях столько этого снегириного корма, что от него падает на снег густая тень. Как дубы, которые не сбрасывают листву на зиму, выглядят эти ясени. Когда не бывает сильных ветров, долго не выпадает свежий снег, день ото дня густеет под ясенями ковер из сухих плодиков-крылаток, похожих на узкие перья. Семян в них нет: вылущили снегири.

На вкус ясеневые семена немного горчат, но, наверное, не сильнее ядрышка черемуховой косточки. Зато масла в них не меньше, чем в семенах подсолнечника. (Если раздавленный плодик прижать через бумагу горячим утюгом, на ней расплывается большое жирное пятно.) При таком сытном корме любой мороз снегирю нипочем, и на ночь он не ищет теплого убежища: лишь бы сова его не заметила. На закате стайка за стайкой разлетаются снегири по соснякам зеленого кольца, но догадливые одиночки прячутся в гуще еловых ветвей тут же, на улицах и в скверах.

Удивительно ловко управляются короткоклювые птицы с ясеневыми крылатками. Синица такую добычу зажала бы в лапках и расклевала. Снегирь все делает клювом: помнет-помнет — и уже пустая оболочка падает на снег. Тем и заняты с утра до заката. Перерывы бывают лишь для короткого отдыха, во время которого один подремлет несколько минут, другой споет немного, радуясь яркому солнцу, от которого на крутых скатах крыш появляются темные потеки. Попьют немного или по нескольку щепоток сухого снежка проглотят и снова на дерево. Начав с макушки, тщательно ощипывают его до самых нижних ветвей. Следует отдать должное их аккуратности: при таком изобилии легкого корма нет у них ни расточительности, ни привередливости, ни беспечности. Если и роняют два-три семени из десяти, то нечаянно. И пока есть корм, они от него — никуда. Разнообразия не ищут. Сыты — и ладно.

Незабываемое впечатление оставляют снегири, когда видишь их на дереве, каждая веточка которого за ночь обросла мохнатой изморозью, или когда идет «слепой» снежок, пухом садясь на ветки. Нет тогда птицы красивее снегиря. Его черная шапочка так отливает вороненым блеском, что только искорка в темном глазу выдает, что не зажмурилась от яркого солнца четырехцветная птица. Красногрудых самцов часто с яблоками сравнивают. Только не бывает яблок такого цвета. Скорее всего он такой у тюльпанов, роз, гвоздик. Не только красотой, но и особой опрятностью отличается снегирь. Степенностью тоже. Голос у него с каким-то вежливым оттенком: когда перекликаются друг с другом, слышно лишь вблизи. А громко зовет своих только одиночка: свистит растерянно и чуть удивленно и тревожно.

Зимой мы чаще обращаем внимание на ярких снегирей-самцов, а самок, которые лущат семена рядом с этими красавцами, иногда не замечаем. Но это не потому только, что у них скромный наряд: их меньше в стае, чем самцов, в полтора раза. Действительно ли это лишние самцы, или на родине каждый из них обзаводится семьей, сказать трудно. Возможно, что зимнее соотношение самцов и самок было бы еще большим, если бы самцов птицеловы не вылавливали.

В стужу у многих птиц пропадает осторожность: кажется, что можно взять в руки озябшего хохлатого жаворонка. А потеплеет — и снова недоверчивы, будто одичали за один день. Снегири же не меняют своего поведения и в самые сильные холода. Одеты тепло. Воробьи еле ковыляют по звенящему тротуару, поджимая то одну, то другую лапку и подпираясь крыльями, а снегирь сидит на веточке, прикрыв пальцы густым пером, и неторопливо обрывает спелые крылатки.

Но, попав в город впервые, снегири не сразу осваиваются в новой обстановке. В начале зимы они осторожно кормятся на самых окраинах, на тихих улицах. Потом смелеют, привыкают к транспорту, к людям и, наконец, оказываются в центре, на самых оживленных магистралях. Птицы, которые прилетают в город не первый раз, сразу появляются на своих излюбленных деревьях и ночевать летят на те места, где ночевали прежде. Новички с ними быстрее, как с наставниками, привыкают к городу.

Близится весна. Солнце поднимается все выше, согревая стволы деревьев, создавая птицам песенное настроение. Оживают клены, и растут на обломках ветвей сладкие кленовые леденцы. Днем потихоньку чмокают падающие с этих сосулек капельки, и поют под их счет снегири. Я не знаю, как поют они на родине, у гнезда, а в зимнем сквере негромкая снегириная песенка звучит как песня гостя, который сам вызвался спеть, как умеет, коль никто из хозяев не решается. Обычно в маленькой стайке поет одна птица, которую никто не перебивает, но и не поддерживает и, кажется, никто и не слушает. Голос у певца не из громких, и среди сидящих на ветках птиц удается узнать его лишь по вздрагиванию хвоста и перышек на шее. Скрипит что-то, присвистывает, будто рассказывает неторопливо о том, о сем.

Слыша снегириное пение, сначала ищешь певца среди красногрудых птиц, но почти всегда оказывается, что поет самочка. В снегириной песне нет четко различимых колен, и кажется, что вот-вот в меланхоличном напеве проскользнет что-нибудь чужое. Нет, у снегиря все свое. Дар пересмешника проявляется у него только при содержании в неволе.

Обычно снегири улетают от нас до прихода весны. Однако в городе дружные парочки встречаются и в начале мая. А однажды я увидел семейную пару в центре города в те дни, когда уже летел осиновый пух, и снегири кормились семенами осины. Это были птицы не из клетки: слишком блестело чистотой их перо. Но и гнезда у них тоже не было, так как уже шло то время, когда на снегириной родине самки насиживают яйца.

Нагретый над берегами Средиземноморья воздух с такой скоростью вторгся на первой неделе апреля в Черноземье, что здесь сразу установилась почти летняя теплынь, и чем-то далеким и почти забытым показались недавние снегопады и ночные морозы. В полдня успели отпылить осины, но на ветках кленов не раскрылось ни почки, и первые бабочки вместо цветочного нектара спешили напиться густеющего кленового и березового сиропа. Бабочек было много: они никуда не улетали, птиц — маловато, словно не поспели их крылья за полетом весны. Бедновато было на разливах, молчал лес, да и в городе, кроме воробьев и грачей, примелькавшихся за зиму, тоже как будто никого не прибавилось.

Однако на замысловатой антенне, на самом кончике, словно золотой петушок на спице, картинно сидит сорока. Сидит и время от времени зевает, словно дозорщик, которому скучно смотреть в пустое небо. Зачем она тут, когда по всем окрестным перелескам и лесополосам ее сородичи спешно строят гнезда? Эта сорока — здешняя, и ее гнездо давно готово на соседней улице. Черным, полупросвечивающим шаром громоздится оно на голом тополе. Сложено, как и у всех сорок, из сухих веточек, среди которых светятся голубой и красной жилками два обрывка провода.