Артур Гайе - Сафари Страница 88

Еще не освободившись от сна, его мысли пытались разобраться в том, что случилось за последние часы. Он вспомнил Мели, короля дшагга. Его планы угрожали гибелью всем немецким аскари и офицерам килиманджарской области. А тот, к кому обращены были слова короля, это был Ибрагим, его старый друг — араб, с которым он давно-давно и на расстоянии многих дней пути отсюда встретился в лесах Конго и за которым последовал дальше к озеру Альберта и в дикое ущелье у ледяных ворот страны духов. Ибрагим не мог знать, что человек, спасавшийся от погони воинов Мели, с давних пор пользовался его защитой. На этот раз старик не мог ему помочь, и ему пришлось спасаться своими силами, пришлось бороться с воинами Мели и с мучительным голодом. Но тому последнему дшагга, который отогнал его от горшка с кашей, тому пришлось утолить голод Хатако собственным телом…

Он ощупал свой живот, и на его лице появилась мрачная улыбка. Он поступил правильно; без пищи он не смог бы идти дальше. А он должен был идти дальше, потому что надвигалась ночь, последняя ночь перед новолунием. Эта мысль заставила его вскочить на ноги и забыть про всякую усталость.

Он снова направился к большому дереву. Ступив несколько шагов, он повел носом — в воздухе пахло дымом. Вскоре он разглядел пламя, красным пятном прорезавшее густой туман. Он понял, что его пленники освобождены и снова поджидают его.

Прячась между стволами деревьев, он стал с трудом прокладывать себе путь через сырые, мрачные заросли. Затем он снова вышел на тропинку.

Быстрым шагом он спускался под гору по скользкой, сильно вытоптанной дороге. Довольно долго он не встречал никаких препятствий. Туман сгустился, дневной свет погас. Он шел, не видя дороги. Он задевал за ветви, а раз даже упал, споткнувшись о корень или камень. Он старался идти совсем неслышно и при каждом невольном шуме злобно кусал себе губы, останавливался и прислушивался. Но кругом царила мертвая тишина, как если бы весь мир потонул в тумане. Стволы деревьев, тут и там выступавшие из серого тумана, принимали жуткие очертания; казалось, что это вставшие из могил мертвецы с мольбой поднимают кривые руки. Куски волокнистой коры развевались как сгнившие лохмотья одежды.

Хатако дошел до прогалины. Над ней, словно рожденные подземным пламенем, колыхались густые клубы тумана.

Он нерешительно сделал несколько шагов. Две человеческие фигуры с криком набросились на него. Из тумана, им ответили другие голоса. Удар копья рассек ему куртку и ремень ружья, другой удар пришелся по фляжке, и копье, отскочив, ранило его в бедро; бросившись с быстротой молнии на землю, он избежал вражеского меча.

Неуловимый, как змея, катаясь по земле из стороны в сторону, он вынул свой нож и быстро вонзил его в навалившееся на него тело.

Его враги, сбившись над ним в кучу, наталкивались друг на друга, некоторые падали на него. Он извивался, вырывался, наносил удары своими тяжелыми башмаками и, наконец, снова встал на ноги. Бросившемуся на него противнику он своим тяжелым ножом рассек занесенную с копьем руку. Он отступил назад, и в разбегавшуюся толпу с визгом полетели пули из его ружья. Он издал пронзительный насмешливый крик и огромными прыжками скрылся в чаще леса.

Он недолго бежал и вскоре бросился в поросшую мхом рытвину. С прогалины доносился шум и крики. Справа и слева от него через лес пробирались посланные за ним в погоню. Он пролежал, неподвижный, как кусок дерева, пока все снова стихло.

Тогда он тихо встал и ощупал запекшуюся рану на бедре; порез был длинный, но неглубокий и не задел кости. Затем он связал узлом рассеченный ремень ружья и с ножом в руке снова прокрался к прогалине.

На этот раз он избегал открытых мест, двигаясь в кустах, окружающих опушку леса. Вдруг ему послышались голоса, показалось, что он видит тусклый огонек… Он отступил в чащу.

Там он, после недолгого раздумья, решил идти налево и уже хотел было снова пуститься в путь, но замер на месте, — до его слуха донесся слабый звон медных браслетов. И на этой дороге, в глубокой тени дерева страж.

Вся страна джагга выслеживала его…

Хатако бесшумно вернулся в чащу леса и снова стал медленно, с трудом пробираться во мраке, натыкаясь на тысячи препятствий. Он не мог найти дорогу. Он потратил много часов на то, чтобы пробираться через бесконечные заросли колючих кустарников, разорвавшие в клочья его одежду. Наконец показалось над его головой небо, разгоряченного лица коснулось свежее сухое дыхание ветра — он достиг границы девственного леса и вышел на равнину. Но самая опасная часть пути была впереди. Ему предстояло пересечь банановую рощу с рассеянными в ней поселениями вадшагга.

Отдохнув немного, он с трудом поднялся на ноги и снова пустился в путь, который, казалось, никогда не кончится. Когда первые лучи утреннего солнца залили равнину серебристо-серым светом, он натолкнулся на отряд воинов. Он увидел, что их слишком много, чтобы можно было вступить в бой, и поспешно обратился в бегство. Они его заметили и погнались за ним, как львы за антилопой. Часами шла дикая погоня через кустарник и через лес, через долины и пропасти. Он бежал изо всех сил, прибегал ко всем хитростям, делал крюки, кружил, прятался, но они его настигали и гнали дальше.

Беглец чувствовал, что силы покидают его. С широко раскрытым, ловящим воздух ртом и дрожавшими коленями он, хрипя, взбежал на холм. Из высокого кустарника доносились глухие крики врагов. Перед его меркнувшим взором засверкали красные искры, в ушах раздавался шум, как от водопада, он споткнулся, упал, снова вскочил на ноги и неуклюжими прыжками понесся дальше, пока перед ним не возникла пропасть.

Вырвавшийся из нее влажный ледяной поток воздуха снова вернул его к сознанию действительности. Охваченный головокружением, он схватился за деревце и со стоном глотнул воздух. Он бросил взгляд в пропасть, затем взгляд назад — его преследователей не было видно. Тогда он взял в руку ружье, отступил на несколько шагов, опустил голову и приготовился к отчаянному прыжку. Его худое тело взлетело высоко в воздух; мгновение он парил над бездной, затем ноги его коснулись края пропасти и соскользнули, не найдя опоры. Падая, он схватился правой рукой за раскачивающиеся от ветра ветви куста. Прутья стремительно опустились вниз, но выдержали. Его тело висело над пропастью. Он закусил зубами ремень ружья, а левой рукой схватил ствол кустарника и последним страшным усилием поднялся на руках вверх.

Его силы были исчерпаны. Качаясь, он сделал несколько неверных шагов, затем свалился в траву у края проторенной дороги и потерял сознание.

Прошло несколько часов. Солнце стояло высоко в небе, палящий зной сжигал тихую равнину.