Алексей Дмитриев - Космоземные связи и НЛО Страница 9

Наш шеф, Н.А. Желтухин, ракетчик и «сподвижник Королева по нарам», член-корреспондент АН из Института теоретической и прикладной механики. Нам теперь недостает его терпеливого выслушивания сообщений на семинарах в Доме ученых. Его иногда нарочитая простота вносила непринужденность в наши беседы и занятия, а его глубокие и точные знания по многим вопросам быстро ревизовали наши предположения и завихрения воображений.

В одной из последних экспедиционных поездок на Юго-Восточный Алтай, сидя на высоком, одном из многочисленных, кургане в долине реки Юстыда, Николай Алексеевич сказал: «Вот смотрю на эти курганы – их расположение, красоту – и думаю: мы сейчас, там, в городах, меньше знаем, чем строители курганов».

Эта тема масштаба, значения и применения знания возникла еще раз 2 августа 1983 года. Происшедшая беседа стоит того, чтобы содержание перенести из записей в полевом дневнике, сделанных на железорудном месторождении по реке Шибеты.

День ветреный и солнечный. Мы поехали на Рудный Лог, следить атмосферный электрофон с параллельным контролем на Уландрыке. Этот лог три года назад подарил нам ряд незабываемых зрелищ. Особенно повезло геофизикам из Майминской геофизической экспедиции, которые наблюдали около двух часов большой самосветящийся шар в верховьях Шибеты. При его освещении они разбили лагерь и сварили ужин и, не досмотрев чуда, уснули, измотанные трудным днем, да зарядами дождя и снежной крупы.

Как всегда, здесь – господство светлой троицы: света, тишины и красоты. Полянка фиолетовых ромашек подчеркивает умытость и чопорность горных склонов. Я ушел вперед, вывершил гребень, потом отснял замеры на промежуточных вершинках по направлению к основному рудному телу. Сюда же, на рудное тело, поднялся и Николай Алексеевич. Стараюсь не мешать его обострившемуся восприятию. Он ведь впервые в этих чарующих местах. Молчим, потом возникает диалог о режиме экономии планетных энергетических ресурсов и закономерностей. А начал Николай Алексеевич с реплики:

– Да, половина средств, отпущенных на термоядерный синтез, могла бы с лихвой покрыть энергетический запрос при строгом научном режиме экономии используемого топлива, забираемого у живого организма планеты.

– Скорее удвоят ассигнования на термояд, чем ваше соображение применят к делу, – ответил я.

– И почему вы безжалостный какой-то что ли – не пойму, ваша правда какая-то жгучая.

Мы снова замолчали, каждый о своем. Он часто вздыхает, осматривает вершины ближайшей гряды гор. Потом долго смотрит на первый ряд красочных останцев. Ощущается, что сильно заработавшая память подала аналитическому уму какие-то сведения, а вслух он подытожил:

– Крупица моего времени вместила всю жизнь моего тела, а вот эти скалы останутся разрисовывать склон и небо неувядающей красотой.

– Красота неуничтожима, это действительно, но скалы однофункциональны, а крупицы живого времени, расфасованные в наши тела, обладают полифункциональностью.

– Что вы все протоколы говорите! Снова замолчали и опять он отозвался:

– Да-да, много функций, и разнообразных, и еще, как вы сказали… ага, живое время. Это очень интересно – живое время.

Он повторил несколько раз это словосочетание, снижая голос до шепота. Потом присел на кварцевую глыбу, украшенную изразцами гематита и, спустя немного времени, спросил:

– А вы куда пойдете?

– На вершину.

– Ну идите на свою вершину, а я останусь, посижу здесь, ведь это тоже вершина, не правда ли?

– Да, конечно, но промежуточная.

– Промежуточная? Ну какой же вы острый, конечно, промежуточная, что же вас так заострило? Ну, идите на свою вершину.

– Да, пойду, но она тоже промежуточная.

– Вот-вот, я и говорю, острый вы какой-то и к себе, и к людям. Идите, а я посижу здесь.

– В два часа сбор у машины.

– Да, в два часа сбор, видите – какой вы, – в два часа. И он снова задумался. Я взял замер по электрометру и указал Николаю Алексеевичу на вертикальные скалы:

– Вот жерло древнего вулкана, вернее, его подводной канал. Николай Алексеевич оживился:

– Пойдемте к нему. Вряд ли кто из моих знакомых был в жерле вулкана, хоть и потухшего.

Мы подошли, осмотрели фельзиты, я коротко рассказал о геологии этого месторождения. Далее пошел к намеченной вершине. Продолжающийся здесь праздник неба начался на белоснежных вершинах Южно-Чуйского хребта. Снег позвал меня куда-то вертикально вверх, туда, где берут начало наши души. Действительно, где же та Вершина, которая не промежуточная. Конечная для одной фазы сознания – она же начальная для расширившегося сознания, и так в Беспредельность. И, уснув от угаснувшей инициативы движения на одной из вершин, будешь разбужен или полуденным жаром Солнца или космическим холодом ночи. И снова необходимость дальнейшего пути, и так всегда, и так всюду.

Но пора к машине, скоро два часа; мне навстречу с невысокого скального выступа привстал Николай Алексеевич.

От года к году мы наращивали число сообщений, собственных наблюдений, обретали некоторую научную устойчивость, а в последние годы восьмидесятых даже полупризнание. Грандиозность проблемы превысила мое первоначальное представление о ней. В проблеме сплелись земное и небесное, естественное и искусственное. Она вывела нас к изучению нового класса геолого-геофизических явлений и привела к обнаружению вообще нового вида явлений, названного «техноприродным». Она ввела нас в знакомство со сложной социальной судьбой знания о необычном; она потребовала новых систем объяснений; она приблизила ко мне учение Агни Йоги на расстояние хотя бы частичного, конкретного понимания и применения.

Под воздействием усилий, связанных с решением задач этого направления, окружающий мир стал как бы более расширенным, и необычные явления в этом расширенном мире предстают как неизбежные и закономерные. Неожиданно вскрылось, что замагниченная плазма может часами (!) гулять в приземном слое воздуха, а человеческая психоэнергия, по желанию наблюдателя, может модифицировать форму рассеянных плазмоидов. И уже не вызвали у нас растерянности сообщения о "плоских людях' и каких-то частично видимых светокристаллических сооружениях. Было сформулировано понятие об электромагнитных устойчивых динамических системах, и впоследствии стало возможным высказать вслух известную еще древним истину о том, что сознание для своей активности не всегда нуждается в веществе наших тел. Это требует формулировок о внетелесных формах жизни, довещественных, да и «послевещественных».

Но чем больше мы расширяли масштабы видения действительно возможного в Природе, тем больше становилось ограничение второго рода, по которому пошло массовое «производство дезы». По «необычному» стали специалистами все, кто желал назвать себя уфологом. Две школы в Томске показали также и масштабы неуправляемости процесса исследования аномальных явлений. «Стихия биомассы», по образному выражению широкопрофильного геофизика В.П. Скавинского, смела на ряде заседаний все, что имело отношение к науке, ее методам и результатам. И в который раз я думал о полезном, хотя местами и агрессивном, заряде скепсиса у Юлия Платова, вспоминал крайне сдержанные и охлаждающие ум заключения в беседах с Владимиром Васильевичем Мигулиным. Действительно, спасительная исследовательская дисциплина особенно необходима для сбросивших с себя «путы»… разума. И вот эти массовые прорывы за здравый смысл мне показались намного серьезнее, чем отсутствие финансирования.