Джек Лондон - Шутники на Новом Гиббоне

Джек Лондон

Шутники на Новом Гиббоне

— Я почти боюсь брать вас на Новый Гиббон, — сказал Дэвид Гриф. — Я добился кое-каких результатов только тогда, когда вы и англичане предоставили мне действовать по моему усмотрению и оставили остров.

Валленштейн, германский резидент из Бугенвиля, налил себе шотландского виски с содовой и улыбнулся.

— Мы преклоняемся перед вами, мистер Гриф, — сказал он по-английски, с прекрасным произношением. — Вы сделали чудеса на Новом Гиббоне. Мы и впредь не будем вмешиваться в ваши дела. Этот остров — просто чертов остров, а старый Кохо — самый свирепый из всех чертей. Мы никогда не могли сладить с ним. Он лгун, но не дурак. Это чернокожий Наполеон, охотник за черепами, Талейран, пожирающий людей. Я помню, как шесть лет назад я прибыл сюда на английском крейсере. Негры попрятались в кусты, но мы нашли несколько человек, которым не удалось убежать. Среди них была его последняя жена. Она была повешена за одну руку пожариться на солнце и висела двое суток. Мы сняли ее, но тем не менее она умерла. Затем мы нашли в холодной проточной воде трех женщин, погруженных туда по самую шею. Все их кости и суставы были переломаны. Это было сделано, должно быть, для того, чтобы они стали мягче для еды. Они были еще живы. Жизнеспособность у них замечательная. Самая старая из женщин прожила около десяти дней после того, как мы их вынули. Вот какую диету соблюдал Кохо! Ничего нет удивительного, он настоящее дикое животное. Мы совершенно недоумеваем, как вам удалось его приручить.

— Я бы не сказал, что я его приручил, — отвечал Гриф, — хотя он приходит и ест из рук.

— Вы достигли больше, чем мы с нашими крейсерами. Ни немцу, ни англичанину не приходилось его видеть. Вы были первым.

— Нет, первым был Мак-Тавиш, — возразил Гриф.

— Ах да, я помню этого маленького, сухонького шотландца. — Валленштейн выпил виски. — Его прозвали Укротителем, не так ли?

Гриф кивнул.

— Они говорят, что вы платите ему больше, чем получаю я или британский резидент.

— Боюсь, что это так, — согласился Гриф. — Видите ли, не обижайтесь, пожалуйста, — он этого достоин. Он всегда там, где происходят непорядки. Он сущий колдун. Это при его посредстве я мог водвориться на Новом Гиббоне. Теперь он находится на Малаите, где разбивает для меня плантацию.

— Первую?

— На всей Малаите нет даже торговой станции. Вербовщики все еще пользуются крытыми лодками с колючей проволокой вокруг. Теперь там есть уже плантация. Мы доберемся через полчаса. — Он протянул своему гостю бинокль. — Слева от дома навесы для лодок, сзади бараки, а направо навесы для копры. Мы теперь ее просушиваем, хотя и в небольших количествах. Старый Кохо настолько цивилизовался, что уже может приказать своим подданным собирать кокосовые орехи. Вон устье той реки, в которой мы нашли тех трех женщин.

«Уондер» шел прямо к месту стоянки. Он лениво колыхался на волнах, точно отлитых из синего стекла; около кормы шла легкая рябь.

Был конец того времени года, когда дуют муссоны, и воздух был тяжелый, насыщенный тропической влажностью; небо заволоклось свинцовыми бесформенными тучами. Сквозь разорванные клочья тумана и дождевых туч виднелась холмистая местность. Мрачно вырисовывалось побережье и горные вершины, находящиеся в глубине острова. На одном мысе солнце жестоко обжигало землю, а на другом — на расстоянии мили — лил неистовый ливень.

Это был сырой, плодородный дикий остров Новый Гиббон, лежавший за пятьдесят миль от Шуазеля. По своему географическому положению он относился к группе Соломоновых островов, но политически здесь соприкасались германские и английские влияния, делившие его пополам, вследствие чего он находился под общим контролем полномочных представителей обеих стран. Это двойственное управление Новым Гиббоном существовало только на бумаге, в колониальном делопроизводстве той и другой страны. На самом деле никакого контроля не существовало ни теперь, ни раньше.

Ловцы трепанга в прежние времена проходили мимо этого острова. Торговцы сандаловым деревом после неудачного опыта с жестокими последствиями тоже перестали посещать его. Вербовщикам чернокожих никогда не удавалось завербовать там хоть одного туземца, и после того, как на шхуне «Дорсет» вырезали весь экипаж, остров был предоставлен самому себе.

Одна германская компания пыталась устроить там плантацию кокосовых пальм, но единственным результатом было то, что нескольким управляющим, а также значительному числу рабочих отрезали головы, и предприятие было брошено. Немецким и английским крейсерам не удавалось завязать сношения с туземцами. Миссионерские общества четыре раза пробовали мирно завоевать остров, но все четыре раза принуждены были оставить его, гонимые болезнями и убийствами.

Новые и новые крейсера, новые и новые попытки усмирения не имели никакого успеха. Каннибалы скрывались в глубине зарослей и смеялись при бомбардировке гранатами. Когда военные суда уходили, дикари без особого труда восстанавливали свои сожженные соломенные хижины.

Новый Гиббон был довольно большим островом, миль полтораста длиной и семьдесят пять шириной.

Его наветренный берег недоступен — крут, скалист, без всяких пригодных для стоянки мест и населен несколькими вечно воюющими между собою племенами. Племена враждовали между собой, пока не появился Кохо, который, подобно Камехамеху, силой оружия и умелой политикой объединил разрозненные племена в один союз. Кохо был в высшей степени прав, запрещая своему племени какие-либо сношения с белыми и охраняя независимость своего народа; после посещения последнего крейсера он единолично управлял островом, пока Дэвид Гриф и Мак-Тавиш — Укротитель — не высадились на пустынном берегу, где когда-то были немецкие бунгало, бараки и дома английских миссионеров.

Последовали войны, фальшивые перемирия и опять войны. Маленький, сухонький шотландец умел поднимать мятежи, так же как и усмирять их; он не удовлетворился властью над одним побережьем, он привез бушменов с Малаиты и вторгался на тропинки диких кабанов в чаще джунглей. Он сжигал деревни до тех пор, пока Кохо не наскучило их возобновлять, и, наконец, когда забрали в плен старшего сына Кохо, старый вождь принужден был начать переговоры. Мак-Тавиш установил курс на черепа. За каждую голову белого он обещал снимать десять голов туземцев. Когда Кохо убедился, что шотландец крепко держит слово, впервые воцарился прочный мир.

Мак-Тавиш выстроил бунгало и бараки, очистил от джунглей берег и начал насаждать плантацию. После этого он отправился на островок Тасман, где начались беспорядки из-за эпидемии кори. Колдуны и знахари приписывали ее распространение плантациям Грифа. Год спустя он был вызван на Новый Гиббон, чтобы снова подтянуть туземцев. Кохо принужден был отдать белым двести тысяч кокосовых орехов; после этого он решил, что значительно выгоднее для него сохранять мир и продавать орехи. К тому же он за эти годы утерял свою юношескую пылкость. Он состарился и охромел на одну ногу, которую прострелила пуля из английской винтовки.

— На Гавайских островах я знавал одного парня, — сказал Гриф, — надсмотрщика на сахарной плантации; он пользовался для этого молотком и десятипенсовым гвоздем.

Они сидели на широкой веранде бунгало и наблюдали за Уорсом, управляющим плантациями на Новом Гиббоне, который был занят осмотром больных. Эти парни были из Новой Георгии, собралось их человек двенадцать, и последним оставался туземец, у которого болели зубы. Уорсу не удалась его первая попытка. Одной рукой он вытирал пот со лба, другой размахивал щипцами.

— И наверное, сломал немало челюстей, — мрачно возразил он. Гриф покачал головой. Валленштейн улыбнулся и приподнял брови.

— Во всяком случае, он этого не говорил, — объяснил Гриф. — Наоборот, он уверял меня, что операция ему удается сразу.

— Я видел, как это делается, когда я был вторым помощником, — сказал капитан Уорд. — Наш старик-капитан пользовался колотушкой для конопачения и стальным драйком. С первого удара он выбивал зубы с корнем.

— Предпочитаю щипцы, — проворчал Уорс угрюмо, засовывая в рот чернокожего свой инструмент. Когда он начал тащить, дикарь заревел и привскочил. — Помогите мне кто-нибудь, подержите его, — просил управляющий.

Гриф и Валленштейн с двух сторон схватили чернокожего и крепко держали его. Он отбивался от них и стискивал зубами щипцы. Кучка людей вертелась во все стороны. От нестерпимой жары и от энергичных упражнений со всех лил градом пот. Дикарь обливался потом, но уже не от жары, а от невыносимой боли. Стул, на котором он сидел, был давно опрокинут. Капитан Уорд немножко приостановился, чтобы освежиться глотком виски, и старался ободрить несчастного. Уорс просил своих помощников еще подержать больного и продолжал свое дело, пока не послышался хруст; зуб был выдернут.