Николай Томан - Разведчики Страница 10

Узнав у Алехина адрес тети Глаши и поблагодарив его, Варгин поспешил на квартиру к майору Булавину.

Евгений Андреевич уже встал, когда к нему постучался капитан. Он писал письмо к жене на Северо-Кавказский фронт.

— Что так рано, Виктор Ильич? — удивился он, впуская Варгина в комнату.

— Получены важные сведения о Гаевом. Пришел вам доложить, товарищ майор, — ответил Варгин, торопливо снимая шинель и вешая ее на крючок в нише возле дверей.

Булавин заложил недописанное письмо в книгу и спрятал в письменный стол.

— Присаживайтесь, Виктор Ильич, — сказал он, подавая капитану стул.

Варгин присел к столу и, облокотясь о край его, возбужденно стал рассказывать Булавину все, что услышал от Алехина.

— Нет сомнений, товарищ майор, — решительно заключил он, — что Гаевой ухитряется каким-то образом использовать переписку теток Алехина для своих шпионских донесений фашистскому резиденту, видимо обосновавшемуся где-то у нас в области.

Булавин задумался.

— Что же вы предлагаете? — спросил он наконец, еле удерживаясь от желания попросить у Варгина папиросу. (Булавин давно уже делал попытки бросить курить, но, погрузившись в служебные заботы и размышления, большей частью забывал об этом.)

— Я предлагаю, — не задумываясь, ответил Варгин, — ознакомиться с письмом Марии Марковны. Это поможет нам во многом разобраться.

«Да, пожалуй, это на многое откроет нам глаза, — подумал и Булавин, постукивая кончиками пальцев по столу. — Гаевой, видимо, чертовски осторожен и не решается заводить собственную легальную переписку».

Евгений Андреевич встал из-за стола и медленно подошел к окну, продолжая размышлять о гитлеровских шпионах, педантично продумывающих тончайшие детали своей работы, но всякий раз упускающих что-нибудь главное. Они исходят всегда только из опыта своей многолетней шпионской работы в условиях буржуазных государств и не понимают принципиально новых условий социалистического государства. Это и губит их, в конце концов.

Евгений Андреевич задумчиво посмотрел в окно. По улице шли в школу малыши с портфелями, со связками книжек, и так же остро, как вчера у карты с линией фронта, он почувствовал вдруг, что и жизнь этих малышей, и труд их родителей, и вся станция с крупным железнодорожным поселком — все теперь будет зависеть от решительности его действий. Не раздумывая более, Булавин подошел к телефону и набрал номер местного почтового отделения.

— Приветствую вас, Михаил Васильевич, — поздоровался Евгений Андреевич с начальником почтового отделения Кашириным. — Булавин говорит. Скажите, не ушла еще от вас иногородняя почта?.. Завтра утром уходит?.. Тогда у меня просьба: проверьте, пожалуйста, нет ли среди полученной вами корреспонденции письма на имя Глафиры Марковны Добряковой. Когда смогу получить ответ?.. Через пятнадцать минут? Хорошо. Позвоните мне на квартиру.

Спустя несколько минут раздался звонок. Булавин нетерпеливо снял трубку.

— Слушаю вас, — произнес он громко. — А, Михаил Васильевич! Ну, какие успехи? Есть письмо на имя Глафиры Добряковой? Очень хорошо. Срочно пришлите его ко мне.

Диспетчер Анна Рощина

У диспетчера станции Воеводино Анны Рощиной был сегодня тяжелый день. Почти ни один поезд не удавалось ей провести по графику. То налеты фашистских бомбардировщиков задерживали поезда в пути, то неисправность вагонов, требующая отцепки, мешала отправить их со станции во-время, то с паровозами происходила какая-нибудь задержка. А тут еще на линии был паровоз Сергея Доронина, который вел тяжеловесный поезд, и ему нужно было обеспечить «зеленую улицу» — сплошной свободный путь.

Анна всегда радовалась успехам Доронина, лучшего машиниста дороги. Но ее не покидало чувство тревоги всякий раз, когда она должна была обеспечить ему «зеленую улицу». Ведь это не так-то просто — беспрепятственно пропустить один поезд вне всяких графиков!

Анна хорошо знала, что станция Низовье, на которой находилось оборотное депо, постоянно была забита составами. Рядовой машинист мог взять с этой станции лишь до двух тысяч тонн груза, а Сергей брал по три тысячи с лишним и этим разгружал станцию, всегда находившуюся под угрозой налета вражеской авиации. А раз уж он брал тяжеловесный поезд, ему нужен был беспрепятственный, свободный путь. Паровоз Доронина не мог останавливаться на промежуточных пунктах, на которых не всегда даже помещался его состав длиной более километра.

Все, что делала Анна для Сергея, делалось для пользы большого общего дела, и все-таки все чаще приходила к ней мысль, что на транспорте, где все находится в такой сложной взаимозависимости, рекорды одиночек вступают в какое-то противоречие с ритмом работы многих участков железной дороги.

Нужно было разобраться в этих противоречиях, найти какой-то выход, но Анна ничего пока не могла придумать.

Сегодня Анну беспокоил не один только Сергей Доронин. Сегодня отец ее, Петр Петрович Рощин, впервые вел тяжеловесный поезд. Это одновременно и радовало и тревожило ее. Она, правда, высоко ставила мастерство своего отца, старого, опытного машиниста, но все-таки он вел поезд с таким весом впервые, и мало ли что могло приключиться в пути…

А тут еще Сергей шел за ним следом, и если почему-либо застрянет вдруг отец, застрянет и Сергей. Как же тут было не волноваться? Но сейчас, кажется, самое страшное уже миновало: и отец и Сергей благополучно проследовали через станцию Грибово, перед которой был самый тяжелый на участке Анны подъем пути. Теперь нужно было только обеспечить им свободный проход до станции Воеводино.

В диспетчерской комнате, в которой работала Анна, был идеальный порядок. Тут находились лишь крайне необходимые для связи и контроля приборы и предметы. Ничто не должно было отвлекать внимания диспетчера от его главной обязанности — командовать движением поездов.

На столе перед Анной лежал диспетчерский график, покрытый тонкой сеткой вертикальных и горизонтальных линий, по которым она с помощью диспетчерского лекала цветными карандашами наносила пройденный путь поездов своего участка. Прямо перед ней на длинной складной подставке висел микрофон, слева — продолговатый черный ящичек с названиями станций и маленькими ручками-ключами селекторного аппарата для вызова станций. В складках материи, драпирующей стены диспетчерской, потрескивал репродуктор. На стене висели большие электрические часы, пониже — расписание движения поездов.

Повернув селекторный ключ, Анна вызвала Песочную.

— Как двенадцать сорок два? — спросила она в микрофон.