Луи Буссенар - Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию Страница 10

Вскоре на огромном столе появился обед, сервированный с утонченностью, свойственной выходцу из Соединенного Королевства[76]. Мы рассаживаемся с нетерпением проголодавшихся путешественников. Нас обслуживают четыре здоровенных молодца-атлета. Скорее всего, это поселенцы или скваттеры, дважды в год ценой бесчисленных трудностей гоняющие на рынки Аделаиды огромные стада быков и овец.

Сэр Форстер, владелец этих пастбищ, посадив справа от себя мисс Мери, а слева майора, выполняет обязанности хозяина дома как истый джентльмен. Лейтенант МакКроули, сидящий напротив него, известный гурман[77], наслаждается запахами туземных кушаний, что подаются вперемежку с умело приготовленными блюдами англо-французской кухни.

После великолепного супа из креветок, выловленных в Форстер-Крик, майор, большой почитатель туземной кухни — его старый факторум был настоящим виртуозом в этом деле, — обратил наше внимание на странные, совершенно неизвестные нам закуски.

— Ну же, Кроули, и вы, Б., не судите о блюдах по внешнему виду. И для начала попробуйте вот это.

Он указал на фарфоровую чашу в виде раковины, полную желтоватых трубочек, отдаленно напоминавших макароны.

— Черт! На вид не очень-то привлекательно! — промямлил я.

— Все ж попробуйте!

— Но, право…

— Какой же вы скептик! Эти личинки из стеблей пальмы хамеролс.

— Личинки! Черви! И кажется, у них есть что-то вроде ножек.

— Эти существа появляются при ферментации срезанных и сваленных в кучу стеблей. Подросших, их собирают и кладут вымачивать в крепкий отвар ягод каменного дерева[78]. Это блюдо для лакомок. Ах! Какие гурманы у нас в Бюиссоне!

— Но это же навозные черви!

— Разве улитки выглядят более аппетитными? А лягушки, близкие родственницы жаб, — одно из излюбленных блюд французов? Так ли вы щепетильны, когда едите их, запивая белым вином? Впрочем, смотрите.

И, чтобы слово не расходилось с делом, он осторожно взял указательным и большим пальцами личинку и с восторгом проглотил ее.

Я был побежден, вернее убежден, и… попробовал… робко. Это было восхитительно.

— Ну, что я говорил! Продолжим эксперимент. Отведайте моих насекомых. Вы видите их слева от себя.

— Какие насекомые? Я сказал бы, что это маленькие жареные каштаны.

— Ваши так называемые каштаны — крупные насекомые, которых энтомологам пока не удалось классифицировать. Что вовсе не мешает им быть восхитительными на вкус. Внешне у них есть что-то общее с пауком и скарабеем. Обычно их собирают на восходе солнца и несколько секунд поджаривают на слабом огне. Лапки и крылышки отпадают, и они начинают издавать ореховый аромат. Местные жители обожают это блюдо. Однако, как можете убедиться сами, и цивилизованные люди не пренебрегают ими.

Я колебался, хотя результат первой попытки вдохновлял меня на новые подвиги.

— Отлично! После червей — насекомые!

Выбрав одного из самых крупных, со всей силы, доверчиво, раскусил его. Сердце замирает всякий раз при этом воспоминании! Тогда мне показалось — во рту горсть кнопок.

Я поверил бы в мистификацию, имей дело с кем угодно, но не с майором, сидевшим напротив и с чувством грызшим отвратительных тварей.

— Воспряньте духом, дорогой Б. Ваше нёбо и сосочки языка скоро привыкнут, и вы станете таким же лакомкой, как и я.

— Сомневаюсь в этом.

— Попробуйте вот это великолепное филе трески. Не сравнимо ни с чем. Но торопитесь, иначе Кроули не оставит ни крошки.

— Дорогой друг, — спросил в свою очередь лейтенант Робартс, — вы знаток тонкостей этой необычной кухни, так будьте любезны сказать, что находится в этом блюде?

— Какое блюдо вы имеете в виду, мой милый путешественник?

— Напротив вас. Там, в желтом соусе, плавает среди больших бобов что-то похожее на мышей, с которых содрали шкурки?

— Мыши, с которых содрали шкурки! — вскричал возмущенный майор. — О Робартс, вы нанесли оскорбление всей колониальной кухне!

— Но, дорогой майор…

— Мыши! Это же маленькие опоссумы, — провозгласил он с пафосом.

Казалось, мы должны были провалиться сквозь землю от стыда.

— Майор, мы дикари из Европы, будьте снисходительны к нашему невежеству.

Такое признание успокоило гастронома[79], и он продолжил свои объяснения.

— Опоссум, — объяснил он, — через двадцать пять дней производит на свет дюжину несмышленышей, похожих на кусочки размягченного желатина, величиной с вишню. Малыши, как присоски, прикрепляются к груди матери, и в течение целого месяца ни на секунду не покидают ее. К концу этого срока они, подросшие, бросают грудь и начинают самостоятельно передвигаться, но только по ночам. При малейшем шуме прячутся в огромную сумку мамаши. Тех, что вы видите здесь, взяли в последние дни кормления. Это молочные опоссумы. Том неподражаем в приготовлении сего блюда. И если хотите сохранить с ним хорошие отношения — попробуйте и оцените.

— Пусть Том не обижается, — успокоил я, — мне лично больше по душе бараньи ножки и ростбиф. Постараюсь наверстать упущенное.

— Я далек от того, чтобы осуждать вас, однако не упустите шанс отведать попугайчиков на вертеле, откормленных фигами[80], пухленьких, как полевые жаворонки.

— О да, — пробубнил Кроули с полным ртом, — это садовые овсянки[81] Австралии.

— Бог ты мой, — продолжал гурман, — а вот и привычный вам, мой дорогой Б., паштет. Настоящий паштет! И все на месте: фирма и так далее. Я ее, кстати, прекрасно знаю.

— Действительно! — обрадовался я, восхищенно созерцая золотистую корочку, видневшуюся из недавно открытой оловянной упаковки. — Какая встреча!

— Получаю их из Франции; четыре или пять раз в год, — скромно сказал сэр Форстер. — Это одна из самых восхитительных вещей, существующих на свете.

— Майор, — воскликнул я воодушевленно, — аплодирую кулинарному искусству Тома и признаю превосходство полевых жаворонков над маленькими опоссумами и жареными тараканами! За здоровье сэра Форстера! За здоровье нашего хозяина!

— Вы правы, мой дорогой француз. За здоровье сэра Форстера! За счастливый исход нашего предприятия! — закончил он.

Раздался хрустальный звон бокалов, наполненных первосортным вином 1861 года.

Несмотря на все уговоры, мы не могли провести здесь больше одной ночи. И, желая отдалить миг расставания, Форстер проводил нас верхом до северной оконечности своих огромных владений, где пасутся пять тысяч быков, более сорока тысяч овец и Бог знает сколько лошадей.