Джеймс Купер - Том 7. Моникины Страница 105

Хотя невозможно было не выслушать, а выслушав — не записать стенания Ноя, однако подавленное выражение лица бригадира привлекало мое внимание гораздо больше, чем тирады охотника на котиков. В ответ на тревожный вопрос, не захворал ли он, наш достойный коллега жалобно ответил, что оплакивает несчастье своей родины.

— Мне часто приходилось наблюдать прохождение разных страстей, а также второстепенных побуждений, через диск Принципа, великого нравственного постулата. Но если свет его будет заслонен Денежным Интересом и на такой длительный срок, это будет ужасно! Одному небу известно, что станется с нами!

— Не служат ли все эти затмения в конце концов новой иллюстрацией к системе вкладов в дела общества? Признаюсь, что, по зрелом размышлении, затмение, которого вы так страшитесь, не кажется мне столь грозным, как казалось вначале.

— Что касается характера самого затмения, которое, естественно, всецело зависит от характера заслоняющего тела, то здесь вы, сэр Джон, совершенно правы. Но лучшие и мудрейшие из наших философов считают, что вся система, ничтожными частицами которой мы являемся, основана на неких непререкаемых истинах божественного происхождения. Предпосылки или постулаты всех эти истин служат своего рода нравственными руководствами моникинов в их практических делах. Стоит только потерять их из виду — как это и будет в течение предстоящих ужасных девяти лет — и мы окажемся в полной власти своекорыстных побуждений. Своекорыстие достаточно отвратительно, даже когда оно сдерживается Принципом. Но мне просто страшно подумать о том, что оно будет полностью предоставлено собственным алчным стремлениям, опирающимся на бессовестные софизмы. Мы слишком легко отводим взор от Принципа, когда он сияет перед нами во всем своем великолепии, и нетрудно предвидеть, каковы будут последствия его полного и длительного помрачения!

— Так вы считаете, что есть закон, который стоит выше Денежного Интереса и который следовало бы соблюдать во всех моникинских делах?

— Несомненно. Иначе чем бы мы отличались от хищных зверей?

— Мне неясно, согласуется это или нет с представлениями экономистов о системе вкладов в дела общества.

— Вот именно, сэр Джон, это неясно. Эта ваша система предполагает, что тот, кто кровно заинтересован в делах общества, скорее всего будет управлять ими мудро, справедливо и бескорыстно. Это было бы верно, если бы все оказывали должное уважение великим принципам, составляющим основу всякого счастья. К сожалению, указанные вклады воплощаются не в добродетели или справедливости, а всего-навсего в собственности. Между тем опыт показывает, что побудительные мотивы собственников направлены на увеличение собственности, на защиту собственности и на приобретение при помощи той же собственности таких преимуществ, которые не должны были бы зависеть от собственности, — почестей, высоких званий, власти и привилегий. Не знаю, как обстоит дело у людей, но наши летописи свидетельствуют об этом весьма красноречиво. Мы применяли на практике принцип собственности везде, где было возможно, и увидели, что он превращает всех, кто не обладает собственностью, в ее рабов, а ее возносит над всем. Короче говоря, было такое время, когда богатые даже не платили обычных налогов. Но к чему теоретические рассуждения, когда, судя по крикам на улице, нижний край великого постулата уже покрылся тенью, и скоро — увы! — мы во многом должны будем убедиться на практике.

Бригадир был прав. Посмотрев на часы, мы убедились, что затмение действительно уже началось и что мы были на грани полного затмения Принципа самым низменным и подлым из всех побуждений — Денежным Интересом.

Первым свидетельством истинного положения вещей могли послужить речи местных жителей. Слово «Интерес» было на устах у каждого моникина, тогда как слово «Принцип», столь превосходное само по себе, казалось, совершенно исчезло из словаря Низкопрыгии. Добрая половина обиходного словаря как бы сжалась в единое слово, которое в переводе означает «доллар». «Доллар, доллар, доллар!»— ничего, кроме доллара! На каждом шагу было слышно: «Пятьдесят тысяч долларов, двадцать тысяч долларов, сто тысяч долларов». Эти слова звенели на всех углах, на городских площадях, на бирже, в гостиных и даже в церквах. Возвели ли храм божий — первый же вопрос: а во что он обошелся? Выставил ли художник плоды своих трудов на суд сограждан, зрители тут же начинают перешептываться о том, какова цена картины в звонкой монете республики. Отдал ли писатель порождение своего гения на суд тем же знатокам, — достоинства его творения будут оценены по тому же стандарту. А некий проповедник, который весьма рьяно, но не вовремя призывал своих соотечественников к благотворительности, всячески распространяясь о благах, ожидающих их на том свете, был ввергнут в смущение веским возражением: его утверждение подразумевает значительные затраты, однако из его объяснений неясно, какую прибыль получит тот, кто отправится на небо!

У бригадира Прямодушного были все основания для мрачных предчувствий, ибо все знания и опыт, приобретенные за долгие годы странствий, теряли теперь всякую цену. Если мой достопочтенный коллега и спутник высказывал какое-нибудь замечание на тему о внешней политике, которой он уделял немало внимания, ему отвечали справкой о биржевых ценах. Всякое замечание по вопросам вкуса неизменно вызывало рассуждения о различиях во вкусе тех или иных спиртных напитков, а заодно и тонкие соображения об их рыночной цене. А когда этот достойный моникин на основе исключительно веских данных попытался доказать, что отношения Низкопрыгии с иностранными государствами требуют проявления не только твердости, но также большой осторожности и дальновидности, его противники тут же заткнули ему рот, указав на то, что, судя по последней распродаже, цены на земельные участки в городе очень высоки!

Короче говоря, если дело нельзя было так или иначе свести к долларам, оно никого не интересовало. Всепоглощающая страсть к долларам передавалась от отца к сыну, от мужа к жене, от брата к сестре, от одного родственника к другому, пока не заразила целиком так называемое «общество». Ной чертыхался по поводу всеобщей вражды. Он утверждал, что стоит ему расколоть где-нибудь в уголке грецкий орех (кажется, скромное удовольствие!), как прохожие уже злобно косятся на него. Станингтон — местечко с мелочными интересами, но при таком положении вещей это рай по сравнению с Низкопрыгией.

По мере того как затмение продолжалось и глаз постепенно привыкал к тени, отбрасываемой Денежным Интересом, было грустно наблюдать, как тускнеют и блекнут повседневные добродетели. Меня приводила в содрогание та бесстыдная откровенность, с какой словно бы вполне добропорядочные моникины повествовали о средствах, к которым они постоянно прибегали для достижения своих целей, и спокойно обнажали полное забвение великого, но затмившегося постулата. Один хладнокровно бахвалился тем, что обошел закон, другой объяснял, как ловко он надул соседа, а третий, более смелый или более искусный, ликовал, обведя вокруг пальца всю округу. Один гордился своей пронырливостью, другой — лицемерием, третий — притворством, а все вместе — успехом, достигнутым с помощью этих качеств.