Борис Солоневич - Рука адмирала Страница 11

— Не рев-ни-вый? протянула Мися. Да это, верно, скучно?

— Почему скучно?

— Ну, не так разнообразно… Пикантности нет, полировки крови.

— А ему ревновать нечего, спокойно возразила Ирма. Он знает, что я его люблю крепко, и сердце у меня русское — не мотылек.

Мися словно обиделась и передернула своими круглыми плечиками.

— «Русское»? И я тоже русская не хуже тебя, а пофлиртовать люблю ужжжжжасно. А так — любить, прости, по рыбьему — по моему, скучно… Надо и помучить ухажеров, и стравить их, и заставить поревновать… И самой поволноваться…

Москвичка рассмеялась.

И флиртуй себе на здоровье, Мисенька. Только ведь это — не любовь. Это как ты говоришь — «полировка крови». А сердце любит всерьез только один раз. Поэтому то я и сказала «русское сердце»: оно отдается на совсем и только один раз.

— И одному человеку? тихо с наивным любопытством спросила младшая.

— Да, Мися, одному. Может быть, потом в Ашзни будут и другие, но «это» неповторимо.

— И ты так любишь своего морячка?

Ирма не ответила и только мягко улыбнулась своей подруге.

— Да, да?.. Вот здорово? На всег-да? Как это красиво!.. Я, верно, так не смогла бы! А впрочем — вы хорошая пара. Ты такая… такая, ну как бы сказать — тонкая, непростая, ну… Девушка не находила слов для выражения своей мысли. Такая, ну, небесная, что ли. Не святая — Боже избави, а только ты всегда вверх смотришь, к высшему… А Николка — он словно из крепкого дуба сделан. Ты только не обижайся, Ирмушка. Дуб — ей же Богу, неплохое дерево. Этакий прочный, твердый, спокойный и верный…

Но веселой девушке уже, видимо, надоедал серьезный разговор. С непоследовательностью прыгающей птички она вдруг изменила направление мыслей.

— А только я, право, капельку боюсь за тебя А вдруг его лапы тебя когда нибудь раздавят? Он ведь, Николка то, ужжжасно сильный?

— Глупая ты, улыбнулась Ирма. Это когда такая сила у врага — это плохо. А у друга — так тем лучше. До сих пор, видишь — я жива. А Ника очень даже нежен и мягок.

— Как слон в фарфоровой лавочке! Ну, да Бог с тобой, рискуй своими ребрами, если хочешь. А я такого испугалась бы!

— А ты знаешь, Миська, у нас в Москве друг есть — вот тебе самая пара! Такой же неугомонный чертенок, как ты… Спортсмен и певец, но только сладу с ним нет: такой живой.

Девушка покрутила белокурой головкой, постриженной под мальчишку.

— Нет уж, Ирмочка. Оставь таких ребят про себя. А то я и сама — бесенок в юбке, а если муж еще чертенок в штанах — так мы весь город разнесем… Да и не люблю я заранее прицеливаться в жизни. По моему нужно так: «трах и ваших нет»!.. И замужем!

Ирма рассмеялась такой философии.

— Ну, что ж, Мисенька. Может быть, ты и права. Судьба во все влезет… А суженого и трактором не объедешь, и на авионе не облетишь и на крейсере не обгонишь…

— Во, во… «Кисмет»!.. Но все таки мне нравятся не сорванцы, а… Прежде всего брюнеты, а потом — ну, я так только в теории: на что мне муж?.. А все таки муж мой должен быть солидным, строгим, важным, чтобы я его немно-о-о-жечко и побаивалась… Вот, например, как этот наш милый дюк… Вот он, наш первый одессит. Смотри и любуйся! Ты про него все спрашивала…

На громадном гранитном пъедестале перед ними возвышалась бронзовая фигура герцога в высоких морских ботфортах, треуголке и старинном кафтане. Левая рука его покоилась на рукоятке шпаги, а в правой был сверток пергамента.

Ирма с жадным вниманием изучала руки адмирала. Может быть, на одной из них действительно находятся указания относительно тайны расстрелянного матроса?

Солнечные лучи били почти отвесно, заливая ярким светом рукоять шпаги и часть свертка пергамента, но оставляя другие детали в глубокой тени. Во всяком случае, левая рука была в меньшем подозрении. Она со шпагой была отведена в сторону и ясно видна. Зато правая была прижата к туловищу, и сверток пергамента открывал несколько щелей и отверстий, куда легко могло быть засунуто что либо.

Но как добраться до этих щелей? Как просунуть живую руку во все уголки металла и самой проверить, хранит ли какую либо тайну бронзовая рука русского адмирала, француза по крови, не говорившего по русски, но так много сделавшего для блага и славы России?

Изобретательный ум Ирмы быстро придумал выход из положения. Она, скрывая причину своего интереса к памятнику, рассказала о своем плане. Мисе. Та удивленно поглядела на нее.

— Фу ты… А еще врачиха, почти женатая женщина!.. И меня ругаешь за легкомыслие…

Но потом лукавая улыбка тронула ее розовые подкрашеннные губки.

— А, пожалуй, это и в самом деле смешно выйдет. И уж, во всяком случае, ужасно оригинально. Ну, что ж, Ирменька. Попробуем!

Подруги присели на скамейку на краю бульвара и, казалось, стали кого то или чего то ждать.

Это «кто то» скоро оформился в виде компании немного подгулявших матросов, появившихся на другом краю бульвара. Обнявшись друг с другом, молодые матросы, не торопясь, приближались к памятнику. Один из них негромко запевал:

«Наши нивы глазом не обшаришь,Не упомнишь наших городов,Наше слово гордое — „товарищ“Нам дороже всех красивых слов»!..

Потом хор стройно, хотя ни к селу, ни к городу, подхватил:

«По морям, по волнам,Нынче здесь, завтра там»…

Завидев двух девушек, в это время подошедших к памятнику, молодые парни приостановились.

— Что, девчата, памятник себе на память хотите взять, что ль? спросил курносый веснусчатый матрос, загоревший до степени бронзы.

— А вроде как ты и отгадал! задорно ответила Мися. Сфотографироваться хотим на память перед дюком нашим.

— Так за чем же дело встало, товарищок — пупсик?.. Может, помочь надо?

— Вот то то и дело, что надо! А вы поможете?

Компания с радостным хохотом окружила девушек.

— Господи, Марксе снятый! Да мы же с нашим полным удовольствием!.. Может, вам, памятник на землю положить прикажете, а вы ему на голову сядете? Вот клево выйдет!..

— Вот еще — моряк, а балда! сурово оборвала Мися, и матросы захохотали.

— Ишь как отрезала! Наповал! Что, Петька — съел?.. Значит, пущай Ришелье покеда постоит? Милостиво разрешаете?

— Довольно вам авралить. Я сама вот скоро штурманом буду — вас так драить буду, что только держись!.. Теперь, ведь при советской власти — женщине везде ход.

— Ну, ясно — «дорогу женщине»!

— «А троттуар мужчине»! съязвил другой моряк… Только, ей же Богу, товарищок, это к вам не относится. Потому, если такой хорошенький штурман драить будет — одно удовольствие!