Олег Голиков - Рассказы Страница 11

о пропущенных в детстве тренировках по боксу, и о катастрофической малочисленности

физических нагрузок во всей Его жалкой интеллектуальной трудовой жизни.

- Я не видел…, - еле выдавил Он из себя, - Оставьте меня в покое….

Мужик, казалось, этого и ждал.

- Ах, ты не видел, вонючка козлиная?! Сныкал червонец, падла? – и с этими словами

мужик крепко сгрёб Его за воротник и изо всей силы ударил головой о стекло, которое

беззвучно рассыпалось крупной зубастой крошкой, беспощадно поранив Его лицо.

Последнее, что Ему запомнилось из этой страшной по своей невероятности сцены, это

были косые струи дождя, ворвавшиеся в разбитое окно панически затормозившей

маршрутки, которые щедро омывали Его окровавленные щёки.

…Спустя несколько часов, в палате интенсивной терапии, когда к Нему вернулась

сознание, Он, не ощущая своего лица и глядя одним глазом в узкий проём бинтов, первым

делом спросил высокого мужественного врача с добрыми глазами, где здесь можно

покурить…

-------------------------------------------------------------------------------------------

ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА ДЬЯВОЛА

…Их было четверо студентов из Питера, три парня и одна девушка. Этим летом они

здорово повеселились, проведя больше месяца в Южном Крыму.

Начав свой круиз с недельного разгула на Казантипе, к концу августа они добрались до

Кара-Дага, где и проводили свою предпоследнюю ночь на тёплой крымской земле.

Позади уже были сумасшедшие ночи в Ялте, с полуночным выездом на мыс Айя, где в

чёрной шёлковистой воде, светящейся болотными огоньками под лунным светом, они

купались нагишом; взорвался яркими фейерверками в чёрном южном небе джазовый

фестиваль в Судаке, после которого их изумлённым взорам, переливаясь разноцветными

бухтами, открылись красоты Нового Света. На исходе третей недели крымских каникул

юных путешественников принял под свой кров загадочный Коктебель с его таинственной

атмосферой, пропитанной творчеством былых времён.

И вот, наконец, загадочный сфинкс крымского побережья, горная гряда остывших

вулканов, глянул своим распахнутым зевом Золотых Ворот на слегка подуставших от

ярких впечатлений гостей из Северной Пальмиры.

Дневная морская прогулка вдоль хребта Кара-Дач, была подобна погружению в

незнакомую жуткую сказку, которую хриплым прокуренным голосом рассказывал им

пожилой просоленный экскурсовод, он же рулевой моторной лодки. Воодушевившись

почтительным вниманием всей четвёрки, старый работник заповедника под тихое

урчание мотора вещал о древних легендах и призраках, населявших древние, застывшие в

кружевах лавы утёсы. Духом вечности были пропитаны воздух и волны, разбивающиеся

о стены Ревущего Грота, который по преданиям считался входом в царство мёртвых.

Проплывая сквозь Золотые ворота, все четверо, загадав желание, послушно бросили по

монетке, милостиво принятыми пучиной зелёных вод.

Вскоре, после прибытия на берег, августовское небо быстро потемнело, и оранжевый

закат, воспламенив мантии каменного короля с королевой, навеки застывших на вершине

величавой горы, залил главную вершину Кара-Дага мягким задумчивым светом.

Поёживаясь от лёгкого озноба, охватившего обгорелые плечи и лица, молодые люди

расположились на веранде небольшого живописного домика, снятого до завтрашнего

утра, где устроили себе прощальный пир с сухим красным коктебельским вином,

разносортным виноградом и солёным татарским сыром.

…Допив третий стакан Роман, самый старший из всей четвёрки поднялся и кивнул в

сторону моря:

- Пойду, прогуляюсь…

Вскоре он спустился на пустынный пляж, раскинувшийся у подножья Карадага, где и

присел на краешек забытого кем-то деревянного лежака.

Вечер был тих и прохладен. Тихий шелест волн наводил на глубокие мысли о вечности, и

Роман осторожно достал из пустого кожаного футляра для зажигалки короткую папиросу

в целлофановом пакетике. Этой волшебной папиросой его угостил один весёлый пожилой

байкер, тоже из Питера, на одной из бесконечных казантипских тусовок. Похоже, сейчас

было самое время оценить подарок, и Роман осторожно раскурил сыроватый косячок.

… Лунный серебристый мячик спрятался за перистым облаком, и непроглядная тьма

повисла над морской гладью. Глядя на далёкий маяк, помаргивающий где-то невероятно

далеко в темноте, Рома сделал последнюю затяжку, задержал воздух в лёгких, и, вмяв

окурок прямо в морскую гальку, откинулся на лежаке. Тело его обмякло, дыхание стало

глубоким, и тёплая нега разлилась по конечностям. Подарок оказался хорош…

Так прошло минут пять, а, может, двадцать пять… Роман лежал с прикрытыми глазами в

полной темноте и слушал глубокое дыхание Чёрного моря. Вдруг со стороны гор

послышался нарастающий шум, словно включили огромный насос, который с каждой

секундой набирал обороты. Роман приподнялся на локтях и с ужасом заметил, что весь

пляж, вместе с ним, с забором и пригорком, который находился чуть позади, медленно,

едва заметно, движется вправо, словно театральная сцена при смене декораций. Он

тряхнул головой и схватился обеими руками за шероховатые бортики стеллажа, так как

скорость движения всего пространства вокруг неуклонно нарастала с каждой секундой, а

необъяснимый шум стал настолько сильным, что напоминал собой звук сверхзвукового

истребителя, проходящего на малой высоте. Где-то впереди слева, на фоне внезапно

посветлевшего неба замаячил корявый остроконечный силуэт знакомого утёса,

напоминавшего пробитый волнами парус, в направлении которого и происходило это

жуткое безумное движение окружающего стеллаж пространства.

Роман остолбенел от ужаса – пляж, море, пригорок, да и сама гора двигались уже со

скоростью бегущего человека, страшный каменный пролёт неумолимо приближался, и он

вдруг увидел, с какой яростью пениться впереди вода.

Рома зажмурился, что есть сил, и через мгновенье внутри его головы словно включили

третий глаз. Луна вышла из-за облака, и он внезапно увидел всё, что происходит с высоты

птичьего полёта. Его сознание зависло прямо над Золотыми воротами, которые,

несомненно, являлись эпицентром страшной катастрофы. Бесконечного морского

пространства, которое должно было расстилаться позади каменной арки, не было – оно,

словно провалилась в тартарары. А горная гряда вместе с небольшой полоской моря,