Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев Страница 114

– И всё?

– Послушайте! Плюньте в глаза тому, кто даст вам гарантии. Положение непростое. Тот образ жизни, который она вела, мягко говоря, её не оздоровил. И иммунитет, и сосуды, и кровь – ни к чёрту.

– Может быть, нужно купить лекарства какие-нибудь хорошие?

– Может быть. Но с этим вопросом лучше вам обратиться к лечащему врачу.

– А когда он будет?

– В девять утра.

С этими словами врач убежал в операционную. Сонька, покурив в туалете, вернулась к Юльке. Ввиду отсутствия мест в палатах Юльку расположили около лифта. Она уже лежала под капельницей, разглядывая гудящие лампы на потолке.

– Короче, он мне сказал, что жопе твоей сильнее достанется, чем ноге, – сообщила Сонька, присев на краешек койки, – сорок уколов сделают.

– Пусть, – ответила Юлька так, как будто ей сообщили о грандиозных, но глупых планах её врагов.

В шесть часов пришла медсестра. Она отсоединила Юльку от капельницы и сделала ей укол. Врачебный обход состоялся в десять. Заведующий, к которому была прикреплена Юлька, порекомендовал Соньке приобрести очень дорогой швейцарский антибиотик для внутривенного вспрыскивания. Сонька из ординаторской позвонила Матвею, и через два часа он привез лекарство. Пронаблюдав, как Юльке вкололи первую дозу, Матвей и Сонька поехали на Новокузнецкую, отсыпаться. Обедать Юлька не стала. Под гром тарелок в буфете, который располагался рядом, она уснула, невзирая на то, что мимо неё всё время ходили люди, а позади гремел лифт. Её разбудил Кирилл. Заведующий принёс ему стул. Кирилл очень долго молча смотрел на Юльку. Она смотрела на потолок. Наконец, молчание было прервано.

– Хорошо, что ты позвонила, Юля. Я очень рад.

– Тебе позвонила Сонька.

– Да, точно, Сонька. Короче, я спешу тебе сообщить: Альбина сделала то, что ты от неё хотела. Эти две девушки скоро выйдут.

– А где сама Лоховская?

– Я отвёз её к какой-то подруге, на Маросейку.

– Что за подруга?

– Понятия не имею. Этих подруг у неё не меньше, чем у меня – начальников.

Юлька хорошо поняла значение этой фразы. Она другого и не ждала.

– Ты ко мне с браслетами?

– Пока нет.

– А с чем?

Кирилл огляделся.

– Тебя оформили, как бомжиху?

– Да. Я и есть бомжиха. Как будто ты об этом не знаешь!

– Я ничего про тебя не знаю. Вообще ничего.

– Ах, вот оно что! Когда ж, интересно, ты стал незнайкой? Не после ли разговора с Лоховской?

– Разумеется, нет.

– Кирилл!

– Что?

– Я очень сильно устала. Ты просто не представляешь, Бровкин, как я устала!

Кирилл молчал, внимательно глядя на свои ногти. По коридору шли доктора, медсёстры, больные в серых пижамах. С лестницы наползал сигаретный дым.

– Кирилл, мне нельзя мешать. Я почти закончила.

– Я не собираюсь тебе мешать.

– Но ты собираешься трясти Соньку, Ленку и Таньку. Этого нельзя делать.

– Я и не буду.

– Да?

– Да. Меня это не касается.

– В каком смысле?

– Ни в каком смысле.

– Мальцев в отставку, что ли, подал?

– Пока ещё нет.

Взяв с тумбочки кружку с простой водой, Юлька стала пить большими глотками. Утолив жажду, она сказала:

– Мне нужно только три дня.

– А что ещё?

– Ствол.

– Юленька! Ты знаешь, что пистолет я тебе не дам.

– А что ты мне дашь?

– Скоро Новый год.

Сказав так, Кирилл достал из кармана какой-то пластиковый футляр и дал его Юльке.

– Не знаю, когда мы ещё увидимся. Вот подарок.

В футляре был замечательный маникюрный наборчик – ножнички, щипчики, кисточки, пилочка для ногтей. Последняя заинтересовала Юльку. Юлька взяла её и ощупала. Пилочка была длинная, очень острая. И не гнулась. Совсем не гнулась.

– Поаккуратнее с нею, – предупредил Кирилл, – опасная штука.

– Вижу, – сказала Юлька. Пришла сестра, чтобы уколоть ей швейцарский антибиотик. Увидев маникюрный набор, она восхищённо подняла брови.

– Ух, ты! Классный какой! Я вчера купила гораздо хуже!

– Можете взять, – отозвалась Юлька, – только без пилочки. Я её оставлю себе. Она мне необходима. У меня ногти очень быстро растут.

Захлопнув футляр, она протянула его сестре. Та затрепетала.

– А он вам точно не нужен?

– Точно.

– Ой, большое спасибо! Я положу в него свою пилочку. Она, правда, чуть-чуть короче, но ничего – я думаю, влезет!

Засунув футляр в карман, сестра сделала укол и улепетнула так резво, что можно было подумать – она украла маникюрный набор, а не получила его в подарок. Юлька, сжав в руке пилочку, стала злобно мотать башкой по подушке.

– Нога болит? – встревожился Бровкин.

– Жопа.

– Тебе ведь в руку кололи!

– Кирилл, я не отвечала на твой вопрос. Я просто сказала: жопа!

– А!

– Ты, кстати, не помнишь – Лена Артемьева родилась в Москве?

– Кто?

– Елена Артемьева. Ну, учительница, с которой всё началось.

– Нет. На Украине.

Юлька стала смеяться.

– Ну, наконец-то! – обрадовался Кирилл, хоть смех звучал страшно, – теперь я вижу, что ты поправишься, Юлька!

Смех оборвался.

– Радость какая! Хочешь сказать, что Мальцев за меня вступится? Да он сразу меня утопит! Скажет, что я носила рыжий парик. А ты подтвердишь. Матвей и прочие торгаши меня опознают, если им пригрозить закрытием рынка. Смерть Хусаинова на меня, конечно, не просто будет повесить – там есть свидетель…

– Юля, в тебе сейчас говорит болезнь, – перебил Кирилл, – я не обижаюсь, но ты уж слишком громко кричишь. Ты лучше поспи.

– Пшёл вон!

Кирилл молча встал и быстро ушёл. Через два часа приехали Ленка с Танькой, очень весёлые. Объяснив им, где найти Соньку, Юлька предприняла попытку выгнать и их, однако из этого ничего не вышло. Притащив себе стулья, они уселись и стали её смешить. Она не смеялась.

– Что ты нас мучаешь? – разозлилась Танька, устав кривляться, – не мы, наверное, виноваты, что тебе в голову долбануло не в Гнесинку поступать, а на юридический! Ой-ёй-ёй! Синий китель, звёздочки на погонах, подмышкой – шпалер! Этого упакую, того разведу на деньги, а вон того просто ради понта поставлю на уши! Королева, …! Только до чего ты докоролевилась, дура?

– До полной задницы, – пропищала Ленка, качая ножкой в белом ботинке, закинутой на другую ножку, – можно даже сказать – до жопы. А впрочем, я не уверена, что она была конченой, абсолютной, тухлой блевотиной. Слишком много в ней интересного.

– Это точно. Но ты, по-моему, говорила мне, что твой папочка, от которого ты четыре аборта сделала, рисовал не хуже Малевича!

– Лучше, лучше! Как раз за это я его ненавидела.

– То есть, как? Почему за это?

– Да потому! Нарисует, падла, какие-нибудь два кубика, потом ходит, ходит с печальной рожей, потом возьмёт меня за руку, подведёт к мольберту и говорит: « Это, типа, ты!» Я, типа, вся в непонятках: «Почему я? Это просто кубики!» А он – в слёзы!

– В слёзы?

– Ну, да. Ой, говорит, Леночка, что я сделал с тобой, моя золотая! Я ему говорю: «Да сотри ты, типа, это дерьмо, нарисуй нормально, и, типа, всё, проблема-то небольшая!» А он и слышать не хочет. Короче, заколебал он меня, козлина, своими кубиками.

– Понятно.

Пришёл заведующий. Он вежливо поприветствовал Таньку с Ленкой – так вежливо, что они испуганно оглянулись,