Виталий Гладкий - Приключения-91 Страница 117

— Лечите?

— А ты как думал? Бросили?

— Травами? Отварами?

— И травками. Где и сальца нутряного вотру. Припасла. Заговор знаю.

— И помогает?

— Прицепился, — всплеснула руками Тужилина. — Тебе какое дело? Ты кто мне — сват?

— Ему уход нужен...

— Ага. А я, значит, его брошу... Не бойся, не обижен. Вон на руках таскаю, а он не грудной. Кто ж так в больнице за ним ходить станет? Швырнут на грязную койку, да и позабудут.

— Извините, Евдокия Николавна. А вы ему — кто?

— Баба с возу.

— Я интересовался в деревне... Последние шесть-семь лет вы проживаете здесь постоянно... У меня верные сведения?

— Наболтали, паразиты.

— Без прописки?

— Арестовывать будешь? Или штраф пришлешь?

— Не сердитесь, Евдокия Николавна. Меня интересует характер ваших отношений.

— Какой еще к шутам характер?.. Два старика. Помогаем друг дружке вдвоем все ж полегче. Его дети бросили, разъехались по БАМам своим да по тундрам, а у меня и вовсе никого не осталось. Всех родичей пережила, никак не помру. Из Барановки я. Тут недалеко, верст пятнадцать. Там дом у меня пустой стоит. Давно б продать надо, да Пашенька не советует. Пенсию там получаю.

— Почему не зарегистрировали брак?

— Ту-у — брак. Еще спроси, почему венчаться не пошли. Милый ты мой. Того и гляди, со дня на день хлопнемся. Мы ж не живем, мы смерти дожидаемся... Если Пашенька вперед помрет, я одна и часу жить не стану.

— А дом у вас справный.

— Да чего ж ему не быть справным? Не ленивые мы, копаемся помаленьку. Пашенька дерево любит. Чуть полегчает, сейчас опять пилить да строгать, опять себе напридумает. Тем и держится. А так-то он хилый. То спину прихватит, то ноги не ходят. Вот и отпаиваю.

— На память не жалуетесь?

— Да какая память, милок? Ни капельки не осталось.

— Скажите, Евдокия Николавна, в тот день, во вторник, Павел Никодимыч из дома уходил?

— И тот все про вторник спрашивал... Не знаю, милок, не помню. У нас заведено — дачники после выходных съедут, он утречком в лес ходит.

— Зачем?

— Своя у него надобность. Любит. Вот и ходит. Грибков наберет, ягод... Глядишь, какую осинку припрет. Сам еле живой, а прет...

— Таким образом и отстроился?

— Ах, нехорошо думаешь, — осуждающе покачала головой Тужилина. — Тот, что до тебя приходил, аккуратнее спрашивал... Ветеран он у нас. Человек заслуженный, ему и выписывают. И трактор дадут... Он по любви строит.

— В лес ходит — с топором?

— А?

— С топором, спрашиваю?

— Как же без топора, ежели надумал срубить? С ним.

— А сейчас он где?

— Кто?

— Топор.

— Аа... Топор-то... Здесь, где ж ему быть. У сарая на чурбачке. Я завчорась курицу им зарубила.

— У вас и куры есть?

— Держим... Бульончик сварила. И второе Пашеньке... Да он, видишь, не ест ничего. Измучилась.

— Мы посмотрим на топор, вы разрешите?

— Валяй гляди, коли делать нечего... Там заодно полешко мне разруби, а то не совладаю никак. Сучковатое попалось.

— Полешко?

— Я говорю, может, подтопить придется. Вон у тебя помощники какие бравые — расколют?

— Хорошо. Чуть позже. А пока вот что скажите мне, Евдокия Николавна. В тот день, когда слег, Павел Никодимыч принес что-нибудь в дом?

— Не донес. По дороге бросил. Бегала — подобрала. Березка молоденькая.

— Тоже у сарая лежит?

— Не, милок. Распилила да сожгла. Ему она ни к чему, а мне мешалась. Сухонькая. Я ее мигом, — Тужилина вдруг осеклась и встала руки в боки. — А чтой-то ты мне все мелкие вопросы задаешь? Ишь, какой дотошный. Про березку, про топор. Зачем тебе?

— Хорошо. Будут вам вопросы и покрупнее, — Изместьев пересел поближе к свету, к лампе. — Вы сказали, Павел Никодимыч воевал?

— У, орденов — на подушке не помещаются.

— И характер — боевой, соответствующий?

— Может, и был когда. А теперь... на печи воюет. С тараканами.

— Какой он? В двух словах. Злой? Добрый? Жадный?

— Что ты. Окстись — какой злой. Не-е-ет. Он жалостливый... Может, и вспыхнет иной раз... Сердится, когда обижают.

— Вас?

— Зачем меня? Я сама кому хошь... так махану, что не обрадуется.

— Стало быть, сердится? Не может видеть, когда с кем-нибудь поступают несправедливо?

— Вроде так. Верно.

— И как в таких случаях поступает?

— Кипит... Ой, да куда ему. Думает, воевало не растерял. Пошумит, да и за бок схватится.

Изместьев приподнялся.

— Евдокия Николавна, мы немного побеседуем с хозяином дома? Не возражаете?

— Он же, — запнулась Тужилина. — Иль из памяти вон?

— Не волнуйтесь, мы не забыли.

— Милок, — не на шутку встревожилась она. — Ты и впрямь что-то худое задумал?

— Нам необходимо побеседовать.

— Это как же — больного терзать?

— Не повредим, — сказал Севка.

— Э-ка, не повредим. Нет! — отрезала она. И ускользнула в комнату, прикрыв за собой дверь. — Нельзя! Не пущу!

— Стало быть, так, — выключив магнитофон, негромко сказал Изместьев. Приступаем к самому главному. Напоминаю. Действовать осмысленно, сообща... И еще немного теории. Преступлению всегда сопутствует аффект. Если преступник новичок — а в этом у меня уже нет сомнения, — то в психике его под влиянием аффекта происходят существенные отклонения. Изменяется мыслительный процесс, скорость и правильность ответов, реакций организма, по-другому распределяется внимание, иначе закрепляются и сохраняются навыки и тому подобное. И, что особенно важно, остаются следы преступления. В заметной форме. И наша с вами задача — вызвать аффективные следы, суметь проследить их и зафиксировать.

— Не потянем, — сказал Иван.

— И откуда вы все знаете? — Севка весь вечер восхищался новым знакомым.

— Набор слов, — продолжал Изместьев. — По очереди, строго по одному. Там, в сторожке, вас интересовало, зачем я исписываю лист. Причем разными, будто бы не связанными друг с другом словами. Теперь понятно?.. Он отвечает. Тоже словом. Любым. Первым попавшимся, какое придет в голову. Мы с вами фиксируем время и степень волнения... Метод ассоциативный... Если предъявляется обыкновенное слово, не связанное с печальным событием, то и отвечает он обыкновенно. Строго детерминированно — здесь нет ничего случайного... А вот когда предъявляется слово, которое вызывает аффективное воспоминание, тогда, во-первых, все сильно тормозится. Во-вторых, ответ с явными признаками возбуждения. Заминки, многословие. Ответ, как правило, примитивнее, чем обычно. И в-третьих — окрашенная реакция... Кроме того, словесный ответ напрямую связан с мышечным действием. Надо бы измерять еще и усилие — например, нажим руки. Простенький прибор. При возбуждении сила сжатия увеличивается, и стрелка дрожит, скачет или плавно идет вверх. К сожалению, прибора у нас с собой нет, и поэтому, Ваня, возьмешь его руку в свою — вот так — и последишь, что с нею будет происходить. А ты, Всеволод, помимо магнитофона, будешь еще и записывать его ответы.